— Все только самое лучшее, — сказал Эдвард. — Пошли. Давай кого-нибудь разбудим.
Он выскочил из машины навстречу ветру и помог выйти Руфе. Обнимая ее одной рукой, он нажал на звонок. Где-то в глубине дома раздался пронзительный звук, который эхом разнесся по всему погруженному в сон дому.
— Не замерзай, — сказал он. — Он крепко обнял ее, и они снова стали целоваться. Ей было даже немного стыдно оттого, что она так сильно его хочет. В его прикосновениях чувствовались настойчивость и уверенность, и это пробудило в ней страстное желание, которое она когда-то испытывала по отношению к Тристану, и что-то еще, в самой глубине ее сердца. Она прикрыла глаза, стараясь сосредоточиться на ощущении его рук, пытавшихся проникнуть через одежду к ее груди.
Внутри дома хлопнула дверь. Они отскочили друг от друга, их сердца бешено колотились. Послышались мягкие шаги по лестнице. На крыльце вспыхнул свет, и они смогли разглядеть за замерзшим стеклом нескладную фигуру в чем-то розовом. Седая женщина очень долго возилась с засовами и замками, потом, наконец, чуть-чуть приоткрыла дверь.
— Что вы хотели?
— Извините за беспокойство, — сказал Эдвард. — Я знаю, что уже очень поздно, но нам с женой нужна комната.
Женщина с сомнением посмотрела на них.
— Боюсь, что мы не сдаем комнаты людям с улицы.
— Пожалуйста, — попросила Руфа. — Нам очень неловко, что нам пришлось вас побеспокоить, но… — Она улыбнулась Эдварду. — Но у нас медовый месяц.
Эдвард почувствовал прилив такого счастья, что на глаза у него навернулись слезы. Он обнял Руфу за талию.
— Да. Мы поженились всего несколько часов назад.
Лицо женщины смягчилось. Она плотнее запахнула свой розовый халат.
— Ох вы, бедняжки… И в такую ужасную погоду. Ну не могу же я вас выгнать на улицу в такое время года. — Улыбаясь, она впустила их в дом. — Я сдам вам одну из комнат с туалетом и душем.
Она привела их в большую, ярко освещенную комнату с несколько кричащим убранством. Над изголовьем широкой двуспальной кровати висела гравюра с картины Лэндсира «Шотландский монарх». В комнате было очень тепло и слишком светло. Как только женщина вышла, пожелав им спокойной ночи, Эдвард выключил эту чудовищно-яркую люстру. Комнату окутал полумрак.
Он спросил:
— Это место тебя устроит?
Руфа прошептала:
— Здесь просто чудесно.
— А как ты себя чувствуешь?
— Замечательно, — сказала Руфа. — Прекрати меня спрашивать, на этот раз я не собираюсь отключаться. Я совершенно трезвая и в своем уме.
— А я нет. Это самое романтическое приключение в моей жизни. — Он крепко обнял ее и уткнулся лицом в ее шею. — Я едва смог дождаться, когда я смогу показать тебе, как сильно я тебя люблю.
Руфа прошептала:
— Покажи мне, что ты хотел со мной сделать, когда я заставила тебя отчаянно хотеть секса.
Он начал срывать с нее одежду и, прежде чем успел снять все, что на ней было, уже вошел в нее. Полуодетые они упали на нейлоновое атласное покрывало и отдались страсти. Он прошептал в ее ухо:
— Ру, дорогая, я так сильно тебя люблю, ты возмутительно красива. Я просто схожу с ума от любви к тебе, даже у алтаря я почувствовал желание. Я хотел бы остаться внутри тебя на всю оставшуюся жизнь…
Они одновременно испытали оргазм, и глаза их наполнились слезами счастья. Потом Руфа лежала в состоянии полнейшего экстаза, прижав его голову к своей груди.
— Я люблю тебя больше всего на свете, — сказала она. — И ты просто великолепно трахаешься.
Он тихо засмеялся.
— Звучит просто восхитительно, когда ты это произносишь. Возможно, я даже привыкну к этому слову.
— Тебе придется привыкнуть, — сказала Руфа, — потому что я больше никогда не покину тебя, ни на один день. Теперь ты никогда от меня не избавишься.
Глава шестнадцатая
— «На сердце у него было весело и легко», — читала Роза. — «И для него этого было вполне довольно. Больше он уже никогда не водил компанию с духами, — в этом смысле он придерживался принципов полного воздержания».
Она сидела на высоком табурете у плиты. На коленях у нее сидела Линнет, прижав к себе обоих Братьев Рессани. Роджер, Лидия, Селена и Рэн расположились за кухонным столом и пили уже третью чашку чая с глазированными имбирными звездочками, которые Селена испекла утром. Рэн плакал.
— «И про него шла молва, что никто не умеет так читать и справлять Святки, как он». — Роза взглянула на своих близких глазами, полными слез. — Ах, если бы и про нас могли сказать то же самое! Про всех нас! А теперь нам остается только повторить за Малюткой Тимом…