— Нет! Есть в ней что-то такое, ты просто не заметил. Что-то от венских традиций. Эпоха «бидермейер». Смотри, какая властность в линиях подбородка. Мне бы очень хотелось с ней познакомиться.
И спустя минуту нерешительно добавил:
— Может, сумеешь завести с ней разговор?
— Нет ничего проще, сейчас увидишь.
Девушка, как видно, почувствовала, что говорят о ней, и время от времени, между глотками кофе, бросала взгляды на двух молодых людей.
Ульрих поднялся, пробрался между столиков и, сделав вид, что направляется в другом направлении, в ту же минуту оказался перед девушкой. Поклонившись, он проговорил со всей вежливостью, на какую был способен:
— Простите, сударыня, если я помешал. Мой приятель сгорает от желания познакомиться с вами. Если вы позволите, я мог бы представить его вам.
Девушка взглянула на Ульриха, а затем на Гордвайля, сидевшего поодаль. Деловая простота подхода понравилась ей. Жестко очерченное, строгое ее лицо тронула тень улыбки. «Хорошо!» — только и сказала она.
По кивку приятеля Гордвайль подошел к ним. Он старался напустить на себя уверенный вид, но именно из-за этого усилия начисто утратил душевное равновесие, что выдавали его неестественные, угловатые движения.
Ульрих представил их:
— Господин Гордвайль и госпожа…
— Баронесса Tea фон Такко.
Спросив позволения, молодые люди сели за ее стол. Гордвайль сразу же начал испытывать внутреннее стеснение. Нужно было говорить что-нибудь, но в этот момент ничего не приходило ему в голову. Он вдруг почувствовал себя совершенно опустошенным. Словно оратор, внезапно забывший начало своей речи. Молчал почему-то и Ульрих. Молчание стало напряженным и тягостным. Наконец Гордвайль нашелся:
— Вы не часто бываете в этом кафе, не правда ли?
Собственный голос показался сейчас Гордвайлю необычно тихим, почти шепотом, что наполнило его яростью на самого себя.
— Нет, зашла случайно, по пути.
Снова молчание.
Терзания нового знакомого не укрылись от глаз баронессы, они доставляли ей странное, жестокое удовольствие. Мысли Гордвайля были заняты напряженными поисками темы для разговора, наконец тема нашлась: сейчас он спросит, не студентка ли она.
— Возможно, сударыня желает еще чашечку кофе?.. — услышал он свой голос и поразился странной перемене вопроса.
К его счастью, баронесса отказалась.
«Осторожнее, идиот! — мысленно выругал он себя. — Тебе ведь даже заплатить нечем!»
Внезапно в нем поднялась волна беспричинной грусти. Вместе с тем испытываемое им стеснение отчасти рассеялось. Вдруг показалось, что он уже давно знаком с баронессой.
— Вы знаете, сударыня, — сказал он, глядя ей прямо в лицо, — бывает, что знакомишься с человеком и сразу чувствуешь, что между вами уже существуют определенные отношения — плохие ли, добрые, но такого рода, какие рождаются обычно только в результате совместной жизни в течение некоторого времени. Словно первый этап знакомства в подобных случаях, оставаясь скрытым, заканчивается еще до того, как оно произошло. Вы никогда не испытывали ничего подобного? Например, вы знакомитесь с каким-то человеком и сразу же ощущаете потребность отомстить ему за что-то или, наоборот, вдруг преисполняетесь благодарности к впервые в жизни увиденному чужаку. Странно, не правда ли?
Баронесса слушала молча. В словах Гордвайля, скорее даже не в содержании их, а в тоне, каким они произносились, дрожала нотка подавленной грусти, неприметно передающейся собеседнику. Совершенная серьезность его тона создавала ощущение прикосновения к самой сути вещей, приоткрывала их сокровенные свойства.
А неведомая сила влекла Гордвайля дальше:
— Порой судьба сводит вас с кем-то в первый раз, и вы сразу понимаете каким-то внутренним чутьем, что малая толика грусти, необходимая для поддержания души, всегда вам передавалась от этого человека, перетекала к вам по скрытым каналам и внедрялась в вас… И вот выходит, что вы связаны с ним, словно его тень, и разлучить вас нельзя…
— Возможно, вы правы, — сказала баронесса, пальцы ее машинально гладили книги, — но проверить истинность этих рассуждений весьма трудно. Однако в том, что человеку, как вы говорите, нужно немного грусти для поддержания души, позвольте решительно усомниться. Это свойство индивидуально. Как раз наоборот, человек больше нуждается хотя бы в толике радости. Единственно радость может поддержать его. Я, по крайней мере, — баронесса улыбнулась, обнажив крепкие зубы, — живу исключительно радостью, и на том стою.
— Ну, разумеется, разумеется, — со всей покорностью согласился Гордвайль, — это, конечно, не может быть свойством, общим для всех людей.