Нэнси всегда поддержит и никогда не предаст его. Дональд решил закрепить свои отношения с ней. Он цеплялся за соломинку, сам того не понимая, и даже стал убеждать себя, что всегда любил ее. А то, что он испытал во время круиза, — просто наваждение.
Через неделю после своего возвращения он сделал ей предложение. Нэнси сидела напротив Дональда в маленьком кафе рядом с пляжем, где они провели все утро. Кроме Дональда и Нэнси, там никого не было.
— Знаешь, Дональд, если бы ты заговорил об этом месяц назад, ты сделал бы меня самой счастливой девушкой на свете…
— Что же изменилось, Нэнси? — удивился он.
— Ты. Точнее сказать, просто ты становишься самим собой. Настоящим Дональдом, понимаешь?
— Честно говоря, нет.
— Со временем поймешь. Мне кажется, ты начал путь… к самому себе. И он будет трудным и долгим.
Слова Нэнси потрясли его. Дональд онемел. Она заметила его состояние.
— Пойми, настоящему, подлинному Дональду Грэхему я не нужна, — с грустной улыбкой сказала она.
— Нэнси, ты ошибаешься…
— Знаешь, я была бы рада ошибиться. Но это так, я чувствую. Сейчас ты сопротивляешься, но в скором времени уже не сможешь… Невозможно всегда прятать голову в песок. Рано или поздно это должно было случиться. И случилось. Я поняла сразу, как ты приехал.
— Не знаю, что и сказать. — Он и не подозревал, что ее слова причинят ему такую боль.
— Дональд, я люблю тебя, но ты меня не любишь. Ты хочешь зарыться в песок всем телом, отгородиться от всего, что может тебя по-настоящему задеть. И я тебе в этом не помощник.
— Ты никогда раньше не…
— Я молчала, потому что боялась тебя потерять. Но теперь вижу, что это неизбежно. Ты не представляешь, чего мне это стоит говорить. Но я слишком люблю тебя, чтобы…
— Я не думал, что ты видишь меня насквозь… Мне казалось…
— Вот видишь. Ты меня совершенно не знаешь, а хочешь на мне жениться. Не знаю, что тебе пришлось пережить и почему ты начал эту войну с самим собой, но ты не даешь себе жить, Дональд… Ты себя медленно убиваешь.
Нэнси немного помолчала и потом добавила:
— Тебя поразили мои слова. Но с тех пор, как мы познакомились, я только об этом и думаю. Вот и пришла к такому выводу. А ты не даешь себе думать, вот в чем беда… — Нэнси заплакала.
Дональд обнял ее и поцеловал. В ту же секунду он принял решение.
Они отправились в его квартиру, и, когда он привлек ее к себе, Нэнси сказала:
— Сегодня я останусь у тебя. Но это будет прощание.
На следующее утро Дональд проснулся и увидел записку: «Желаю удачи. Нэнси». Чудесная девушка, в ней столько такта и великодушия! Почему он так и не смог ее полюбить?..
Нэнси открыла ему глаза на собственное странное состояние. Когда Дональд увидел ее слезы, он возненавидел свою нерешительность и понял, что должен получить ясные ответы на свои вопросы.
А для этого он должен пережить все заново. Это будет для него чем-то вроде терапии, которая не может не помочь. Чем больше Дональд думал об истории десятилетней давности, тем сильнее убеждался в том, что на самом деле знает очень мало. Не все сходится, многое выглядит странным. Раньше анализировать факты беспристрастно ему мешала ненависть, но теперь Дональд почувствовал, что необходимо это сделать.
Он испытывал смешанные чувства. В глубине души он понимал, что надеется найти хоть что-то смягчающее и оправдывающее Дэниела Лоу ради Айрин. Но сама мысль о том, что придется копаться во всей этой старой истории, внушала ужас. Но он принял решение, и надо было действовать. Первое, что следовало сделать, — эго собрать всю возможную хронику тех лет.
Джинни, экономка семьи Лоу, не узнавала девочек после их возвращения из круиза. Она двадцать лет управляла домом Дугласа Стоуна и вырастила маленькую Бэрил, которая рано осталась без матери. После замужества Бэрил, когда та стала миссис Лоу, Джинни перешла экономкой в дом ее мужа, а потом занялась воспитанием их дочерей. Для Джинни Николь и Айрин были родными детьми, ее единственный сын погиб во Вьетнаме.
Малышкам удалось заполнить огромную пустоту в ее душе, образовавшуюся после потери сына. Николь и Айрин стали смыслом жизни Джинни так же, как когда-то их мать. Джинни знала дочерей Бэрил Лоу гораздо лучше, чем она сама, именно ей, а не матери доверяли девочки все свои маленькие тайны. А когда подросли, делились с ней тем, чем никогда не поделились бы с матерью.