— Наркотики для нее не цель, а средство, которое она использует. А цель — погрузиться в мир, созданный больным воображением, в котором она живет так, как хочет. Тот мир для нее реален, там она живет полной жизнью, и она счастлива. А окружающий мир реален не более, чем сновидение.
— Вы не можете даже предположить причину такого состояния?
— Причины любых отклонений… если их можно так назвать, как правило, корнями уходят в детство. А внешние условия, способствующие усилению раздвоенности, о которой я вам говорил, могут быть различными. К тому же обязательно должно было произойти что-то, послужившее толчком для перехода или перерождения этой особенности психики миссис Лоу в душевную болезнь. На данный момент она как нормальная личность не существует, каким бы зыбким ни было представление о норме.
— Значит, с ней невозможно разговаривать?
— Я дал ей успокоительное. На несколько часов ее сознание прояснится. Если вы хотите что-то обсудить с матерью, советую не терять времени, пока она снова не впала в забытье.
— Спасибо, доктор. Я так и сделаю.
В коридоре Айрин столкнулась с Николь. Старшая сестра схватила ее за руку и потащила к двери комнаты матери.
— Послушай сама… только не входи пока. Тебе не кажется…
Айрин приложила ухо к двери и услышала взволнованный шепот. Бэрил разговаривала сама с собой… или с кем-то, не видимым глазу, но существующим только для нее, с тем, кого, кроме нее, никто не видит и не слышит.
— Я не смогла сегодня прийти… я опоздала… Ты, наверно, ждал меня? Но ничего, завтра обязательно… только приходи завтра… не волнуйся, я добуду… Джинни спрятала, но у меня осталось чуть-чуть… Вот увидишь, я снова приду к тебе…
Айрин и Николь переглянулись, побелевшие от ужасной догадки.
— Мисс Лоу! — Клоуд поднялся на второй этаж и протянул Николь рецепт с подписью матери. Она вскрикнула. Айрин подошла и взглянула на помятую бумажку.
— В чем дело? — удивился врач. — Я уже садился в машину, как вспомнил, что случайно взял с собой это из комнаты вашей матери.
— Доктор, это не ее почерк.
— А, вы об этом. Пусть вас это не тревожит. Изменения в психике влекут за собой изменения почерка, подчас до неузнаваемости.
Айрин и Николь стояли и смотрели друг на друга. Они не заметили, как Клоуд ушел, вежливо попрощавшись. Не помнили, сколько прошло времени. Они молча постигали, что все детали мучившей их головоломки разом и окончательно прояснились, причем таким неожиданным образом, что открывшаяся картина оказалась страшнее всех их подозрений.
Не говоря ни слова, они прошли в комнату Айрин. Она достала из сумки старые листки. Сестры сверили почерк с почерком матери на рецепте. Идентичность не вызывала сомнений. Теперь они знали, кто автор загадочных писем. Им был тот же человек, который за минуту до этого повторял вслух похожие строки. Те же слова и выражения, лихорадочный бредовый стиль, содержание… А тут еще и последнее доказательство — слова доктора о неизбежности изменения почерка во время душевной болезни. Все сошлось один к одному.
— Боже мой… их писала мама?
Айрин достала письмо Бэрил к Уиллогби, сжав которое в руке она выскочила из дома Стивена. Почерк матери, такой знакомый, крупный и небрежный, с круглыми буквами, немного размашистый.
И этот почерк — мелкий, бисерный и куда аккуратнее, почти школьный. Писали как будто разные люди. Но почерк, которым были написаны письма, был более устоявшимся, можно было сделать вывод, что эти строки оставляла на бумаге рука подлинной Бэрил. Она больна, по словам доктора Клоуда, но здесь ее чувства, необъяснимые и безумные, но искренние и до боли настоящие. Здесь настоящая Бэрил, которую не знал никто.
— Но кому она могла их писать? — изумилась Николь. — Не отцу же…
В самом деле… К кому она обращается в этих письмах? Она безумно любит этого человека. Кто он?
В жизни матери не было других мужчин, во всяком случае они ничего об этом не слышали. Очевидно, это было до развода с отцом, ведь после разрыва с мужем Бэрил не бывала нигде, кроме магазинов. Так кто же этот таинственный любовник из прошлого Бэрил?
— Теперь я прекрасно понимаю, что он имел в виду, — задумчиво сказала Айрин, — этот человек… тот, к которому она обращается в дневнике, ее бросил или… его нет в живых. Возможно, он погиб. А она не может без него жить, мама так и не смирилась с потерей любимого человека. И она стала жить с ним в воображаемом мире. Стоило принять таблетку, как она освобождалась от всего — от страданий, страхов, боли, кошмаров и оказывалась там, где хотела и с кем хотела. Она продолжала жить с тем, кого любила, как будто он никуда не исчезал и по-прежнему с ней.