– А она довольно хорошенькая.
– Исключительно хорошенькая. Такой красивой горничной я в жизни не встречал.
– Гертруда, а не Куини.
– А-а, Гертруда. Этого, по-моему, ты мог бы мне не говорить. Гертруда – высший класс. Идет непосредственно за Еленой Прекрасной.
– Удалось тебе с ней потолковать?
– К сожалению, нет. Из гостиной вышло несколько теток, и мне пришлось исчезнуть. В этом отрицательная сторона лакейской должности – затрудняется общение. Да, между прочим, Берти, мне удалось узнать нечто крайне важное. Пикник под Обрывом влюбленных назначен на следующий четверг. Мне Куини сказала. Ей поручено наготовить сандвичи. Надеюсь, ты не дрогнул со вчерашнего дня? По-прежнему полон решимости и мужества? И я могу быть спокоен, что ты не допустишь продолжения подлых происков этого болвана Эсмонда Хаддока?
– Эсмонд Хаддок мне нравится.
– В таком случае стыд тебе и позор.
Я снисходительно улыбнулся.
– На его счет можешь не кипятиться, Китекэт. Спусти пары. Гертруда Винкворт Эсмонда Хаддока нисколько не интересует. И он вовсе не ее благосклонности добивается своим ухаживанием.
– Не будь ослом. Верти. А Обрыв влюбленных? А сандвичи?
– Все исключительно для того, чтобы возбудить ревность Тараторки.
– Что-о?
– Он надеется таким способом вернуть ее любовь. Понимаешь, на самом деле это не он ей дал отставку. Ты перепутал. Это Таратора дала ему от ворот поворот, потому что они разошлись во мнениях по одному политическому вопросу. Но она все равно осталась путеводной звездой его жизни. Я слышал это из его собственных уст. Мы с ним сдружились за портвейном. И можешь больше не опасаться угрозы с его стороны.
Китекэт вылупил на меня глаза. В их глубине зарделась заря надежды.
– Это серьезно?
– Вполне.
– Ты говоришь, Таратора – путеводная звезда его жизни?
– Его личные слова,
– И все его знаки внимания Гертруде – просто уловка?
– Именно.
Китекэт испустил глубокий вздох Умирающего гуся.
– Уф-ф! Ты снял у меня с души тяжелый груз, Берти.
– Я так и думал, что тебя это обрадует.
– Еще бы не обрадовать. Ну ладно, спокойной ночи.
– Ты уходишь?
– Да, Берти, как мне ни приятно твое общество, я вынужден тебя оставить, потому что у меня полно дел в другом месте. Из разговора с Куини я выяснил, что она знает, где у дяди Чарли хранятся ключи от погреба. Так что пока. Надеюсь, еще увидимся.
– Постой минутку. Ты будешь разговаривать с Тараторкой?
– Завтра же утром. Надо ей сообщить, что я здесь, и вообще ввести ее в курс, чтобы не наделала промахов. А что?
– Передай ей от меня, что придется ей найти на роль Пата другого исполнителя.
– Ты отказываешься от роли?
– Да, – ответил я и посвятил его во все.
Он выслушал, кивая, и сказал, что понимает.
– Да, да. Ты прав, конечно. Я передам.
И удалился на цыпочках, всем своим видом выражая радостную готовность, будь у него в руках шляпа, а в шляпе розы, щедро разбросать их направо и налево, так что на некоторое время меня здорово взбодрило сознание, что благодаря мне в жизни друга вновь, так сказать, засияло солнце.
Но одного этого сознания все же мало, для того чтобы надолго взбодрить человека, на неопределенный срок застрявшего в застенке «Деверил-Холла», и вскоре я уже опять погрузился в царство мрака, где и рад бы словить за хвост Синюю птицу, да не ухватишь.
А я давно уже усвоил, что в трудную минуту нет вернее утешения, как завалиться в постель с хорошим чтивом, от которого дыбом встают волосы на голове, и забыться, погрузившись в книгу. По счастью, я прихватил из города одну книженцию, «Убийство в Грейстоун-Грейндже» называется, и теперь углубился в нее, знай только страницы переворачивал. Было ясно, что лучшего выбора я сделать не мог. Это оказалось одно из тех произведений, где то и дело встречаются мертвые английские баронеты, распростертые на полу в библиотеке, а к героине перед сном, что ни вечер, прямо из стены вылазит Нечто и начинает шляться по комнате, так что я очень скоро вполне успокоился, выключил свет и заснул крепким живительным сном, каковой живительный сон продолжается у меня всегда до самого прибытия утренней чашки чаю.
Напоследок, перед тем как окончательно смежились усталые вежды и отключилось сознание, мне послышался звонок у входных дверей и говор отдаленных голосов, из чего можно было заключить о прибытии в усадьбу нового гостя.
Утренний рацион мне доставил Силверсмит, и хотя его обращение со мной оставалось довольно прохладным – свидетельство того, что вчерашние проказы Сэма Голдуина до сих пор не прощены, – я, однако, набрался храбрости и попробовал завязать с ним дружескую беседу. Я всегда стараюсь, по возможности, устанавливать дружеские отношения между тем, кто приносит чай, и тем, кто его пьет.
– А, Силверсмит, доброе утро, доброе утро, – начал я. – Как сегодня погодка, а? Отличная?
– Да, сэр.
– Жаворонок поет в небесах, и улитка ползет по листу, и все такое прочее?
– Да, сэр.
– Знаете, Силверсмит, может быть, конечно, мне просто приснилось, но у меня сложилось такое впечатление, что вчера поздно вечером раздался звонок у входной двери и затем кое-какие закулисные разговоры. Я не ошибся? Никто не приезжал вечером после закрытия?
– Приехал, сэр. Мистер Вустер.
Он холодно взглянул на меня, как бы напоминая, что не желает участвовать в дружеской беседе с человеком, ответственным за вторжение Сэма Голдуина в его жизнь, и пропал, оставив Бертрама, как вы можете себе представить, в довольно задумчивом состоянии. Недоумевая, я приподнялся, прислонился спиной к подушкам и поднес чашку к губам. Все это было выше моего разумения.
По его словам выходило, что вчера приехал «мистер Вустер», а отсюда могло следовать только одно из двух: либо я, как герои моего анекдота, ослышался, либо же только что со мной беседовал дворецкий, который с утра пораньше находится под градусом.
Ни то ни другое предположение меня не удовлетворяло. Слух у меня с детских лет чрезвычайно острый, а мысль, чтобы Силверсмит к восьми часам утра успел наклюкаться, и вовсе не выдерживала критики. Только самые безответственные из дворецких способны принимать спиртное до завтрака, и если Дживсов дядя Чарли представляется моим читателям лицом безответственным, значит, его образ мне совершенно не удался. Маленького лорда Фаунтлероя можно вообразить с утра заложившим за галстук, но Силверсмита – ни за что.
И однако же, он, бесспорно, сказал: «Мистер Вустер». Я сидел и ломал голову, не находя даже мало-мальски убедительного объяснения этой загадке, когда вдруг отворилась дверь и в комнату проник призрак Дживса с завтраком на подносе.
Глава 8
Я сказал «призрак Дживса», потому что в первый, ужасный момент я именно так определил для себя это явление. Приветствие: «Кого мы видим? Призрак!» – замерло, непроизнесенное, у меня на губах, ибо я почувствовал себя примерно так же, как героиня «Убийства в Грейстоун-Грейндж», когда обнаружила Нечто у себя в спальне. Не знаю, случалось ли вам встречаться с привидением, но могу вас заверить, что поначалу берет сильная оторопь.
Но потом ноздрей моих коснулся аромат поджаренного бекона, и, осознав, что весьма мало вероятно, чтобы потустороннее видение разгуливало с нашим национальным кушаньем на подносе, я немного успокоился. Настолько, во всяком случае, чтобы, почти не пролив, удержать чашку в руке и чтобы при этом еще пролепетать: «Дживс!» Однако и это не так-то мало для человека, у которого только что язык завернулся за гортань и одновременно прилип к нёбу.
– Доброе утро, сэр, – промолвил он. – Я подумал, что, чем присоединяться ко всей компании в столовой, вы предпочтете завтрак в одиночестве своей комнаты.
Отлично зная, что в столовой меня бы ждали пять теть, из них одна глухая, одна полоумная и одна – леди Дафна Винкворт, и весь букет совершенно непригоден для потребления на голодный желудок, я от души оценил такой дружеский жест, – тем более когда сообразил, что в хозяйстве наподобие здешнего порядки, вернее всего, традиционные, сильно отстающие от последнего писка современной творческой мысли, и не иначе как за столом там прислуживает лично дворецкий.