Впрочем, сравниться с ним в коварстве, предательстве, интригах и вероломстве могли лишь немногие. Будучи малым, но испорченным не по годам ребёнком, привыкшим без промедления получать всё, что ему хотелось, в ту же минуту, когда ему это хотелось, он уже начал совершать свои первые шаги на пути злодейства, испытывая особенное удовольствие от безнаказанной подлости ради самой безнаказанной подлости. При этом он обожал совершить какую-нибудь подлость так, чтобы это не только сошло с рук ему самому, но было поставлено в вину другому человеку. Так, например, он мог разбить посуду и назвать виноватым старого седого слугу, прослужившего полвека в этом имении верой и правдой, оставив бедолагу на улице.
До поры до времени даже и это можно было назвать невинными забавами на фоне того, что началось потом. Он испытал свой первый укол ревности, когда в семье появилась новорожденная сестрёнка. Не разделяя общей радости от прибавления в благородном семействе, мальчик был погружён в свои тёмные думы. Мысль о том, что он больше не является центром вселенной, по первому зову которого солнце и луна обязаны сменять друг друга на небе, уже сама по себе была для него невыносима; но добавившийся к ней факт того, что отныне родительскую любовь и внимание будет испытывать кто-то ещё и, соответственно, армия слуг будет угождать кому-то другому, переполнила чашу негодяйского терпения. Найдя подходящий момент, маленькое чудовище взяло в руки подушку и сделало так, чтобы мило дремавший ангелочек больше не просыпался. За что, в итоге, была несправедливо наказана поседевшая от ужаса кормилица.
Но это было только начало. Став взрослее и избалованнее, он всё-таки взялся за ум, начав проявлять интерес к образованию. И дело, естественно, заключалось вовсе не в светлой тяге к знаниям, а в освоении того, что может в дальнейшем способствовать обретению славы, богатства и власти, помогая в осуществлении его тёмных замыслов.
Талант к вокалу и наклонности к музыке проявлялись в нём с ранних лет, поэтому период ломки голоса переносился им с особой злостью, вымещавшейся на окружающих.
В дальнейшем он открыл для себя удивительный мир удавок, стилетов и ядов, но это лавина нарастала постепенно, начинаясь со снежного кома.
Сначала была собака с глубокими и добрыми глазами, без задней мысли принявшая отравленную еду из рук молодого хозяина. Вскоре она уже билась у его ног, жалобно скуля и напрасно взывая к нему с немой мольбой в грустном взгляде. Тогда на ребёнка никто не подумал.
Затем была старая гувернантка, почтенный возраст которой не дал никому повода подозревать чей-то злой умысел.
Апофеозом стало отравление родителей, после которого пузырёк с ядом был обнаружен среди личных вещей повара-азиата, нанятого аристократической четой из любви к экзотике. Не владеющий языком, бедолага так и не смог убедить никого в своей невиновности вплоть до того момента, как палач привёл в исполнение приговор.
В виду несовершеннолетия единственного наследника, фактическим владельцем оставшегося после них имущества сделался дальний родственник, которого погибшие всегда сторонились при жизни. Заядлый любитель абсента, опиума и морфия, в своё время пылавший противоестественной страстью к родной сестре, он слыл известным завсегдатаем игорных и публичных домов. Совершенно не уделяя ребёнку внимания, он превратил его родовое поместье в вертеп декадентства и разврата, где собирались на шабаши пьяных оргий его многочисленные любовницы и, как поговаривали, любовники.
Его обычными развлечениями можно было назвать сожжение котят и щенков заживо в камине; пририсовывание усов и бород к дамским портретам и прочее глумление над произведениями искусства; безудержное мотовство и всевозможные омерзительные пари, заключаемые с аристократическим сбродом, как то: спор о том, кого первым вырвет во время вакханалии, кто сможет навалить большую кучу на пол или выдумать самое длинное и витиеватое ругательство, ни разу не повторяясь.