Заставить себя отрезветь? Оценить содеянное? Нет! Разгоряченный свободолюбивыми мелодиями и текущим в крови алкоголем, Адольф, решив бесшабашно уйти от погони, вдавил педаль акселератора до упора в пол.
Мощный, как танк, и стремительный, как торпеда, "линкольн", круша тяжелым бампером японские легковушки и раздвигая солидные американские кары, вылетел из сонного переулка под "кирпич" на однос тороннюю улицу и с жутким ревом помчался по ней в неизвестном даже для таксиста Алика направлении, пытаясь уйти таким манером из сжимающегося кольца преследования.
Вой сирен уже слышался со всех сторон, властно перекрывая цыганские страдания и выкрики, но Алик бесстрашно гнал машину наперекор всем правилам и препятствиям.
Впоследствии капитан полиции, принимавший участие в задержании всесокрушающего "линкольна", скажет, что такие гонки на протяжении всей своей жизни если и видел, то лишь в голливудских боевиках, равно как и остальные причастные к операции полицейские свято убежденные, что от них пытается уйти какой-то матерый гангстер, к которому при первой же возможности следует применить всю огненную мощь имеющегося оружия...
В какой-то миг обретя чувство реальности, Алик попытался схитрить, выстроившись на парковку в просвет между машинами, однако в просвете этом находился гидрант*, стоянка возле которого запрещалась категорически, и чугунную колонку гидранта Алик, наскочив колесом на тротуар, опрокинул, как кеглю.
В воздух незамедлительно рванул столб воды, выброшенной из подземных труб, и Бернацкого полицейские обнаружили, как кита китобои, - по фонтану.
Стрелять однако не стали: "гангстер", вывалившийся из двери, ползал на четвереньках возле "линкольна", отыскивая потерянные очки, и являл собой зрелище смехотворно-беспомощное.
* - Уличный пожарный кран.
О дальнейших событиях помнилось Адольфу смутно, а были они таковы: уяснив, что разбирательство с задержанным бессмысленно, полицейские в порядке мести и в целях профилактики очень грамотно, не оставляя следов, Бернацкого отмутузили, после чего поместили в камеру, где, очухавшись, он начал грозить и ругаться, обзывая служителей закона оскорбительно и даже грязно, и соответственно нарвался на ответную реакцию в форме повторной экзекуции.
Сознание померкло вновь. Очнувшись в очередной раз, Алик потребовал погасить свет, ибо тот мешал ему спать, однако свет не гасили, никто на зов не являлся, и тогда, разодрав рулон туалетной бумаги, висевший возле унитаза, Бернацкий занавесил решетку бумажными лоскутами, после чего погрузился в сон.
Пробуждение, естественно, было безрадостным. По совокупности свершенного грозил Бернацкому немалый тюремный срок: пьяная езда, двенадцать поврежденных машин, оскорбление полиции, попытка скрыться...
О своем будущем Бернацкий думал не без содрогания.
Молоденький полицейский надзиратель принес ему весьма приличный завтрак из ближайшего ресторана и даже - две банки пива, последнее - внемля проникновенной мольбе мучавшегося похмельем Адольфа.
Вскоре Алик стоял перед судьей, зачитывавшим ему перечень перипетий криминального инцидента. Интонация, равно как и выражение лица судьи, ничего хорошего не обещали.
"Боже, - подумалось тогда Алику. - Проехать полмира, перенести незнамо что и в итоге закончить жизнь в чужедальней тюряге... Да никогда!"
- Господин судья. Сэр. Мистер, - произнес Алик горько. Главное в любом преступлении - причина. Могу ли я изложить причину?
Судья выразил согласие.
И Алик, преодолевая языковой барьер, довольно складно поведал историю о смерти его больной одинокой мамы в Советском Союзе - империи зла, куда он, конечно же, не может выехать даже для того, чтобы проститься с дорогими останками...
Да, произошел есте твенный срыв, надлом... Господин судья, обратившись к компьютеру, без труда проверит: ни одного преступления не совершил честнейший Адольф Бернацкий до дня вчерашнего, ни одного... Он раскаивается, он молит о пощаде, он...
Американцы сентиментальны. Это явствует из дальнейшего разговора сторон.
- Что же с вами делать? - сказал судья. - Расходы по разбитым машинам оплатит страховая компания. Но я вас наказываю штрафом в триста тысяч долла...
- Я получаю пособие, - отозвался Бернацкий грустно. - Я слаб материально.
О пятнадцати тысячах наличными он распространяться не стал, равно как и о своей подпольной работе в такси.
- Я лишаю вас водительской лицензии...
- Но тогда... у меня нет возможности устроиться на работу, - парировал Бернацкий.
- Вы будете в течение полугода раз в две недели отмечаться в полицейском участке! - рассвирепел судья и долбанул молотком по кафедре.
Вечером на радостях Бернацкий пригласил к себе в подвал двух безнравственных женщин и устроил грандиозный праздник в честь избавления от темницы.
Проснулся утром с гудящей головой. Девицы испарились. Через некоторое время открылось, что испарились также часы, золотые цепочки, перстень с бриллиантом и все пятнадцать тысяч наличными, лежавшие под ковром.
Оцепенело анализируя такое открытие, горя желанием вызвать полицию, но одновременно опасаясь, что за поощрение проституции его опять поволокут в суд, Бернацкий расслышал наконец чей-то голос, и принадлежал голос новой ответственной съемщице дома.
Голос поведал Бернацкому о всем нехорошем, что в Алике наличествовало, и ни о чем положительном не упомянул, подытожив: завтра к утру подвал освободить!
Опохмеляясь остатками из бутылок и дожевывая зачерствелую закусь, Алик, обращаясь к потолку, матерно крыл Америку жестокую, бессердечную, битком набитую жуликами, корыстолюбцами, насквозь прогнившую, лицемерную, очевидно зараженную скрытой юдофобией ... И насчет юдофобии за примером далеко ходить не надо, новые жильцы пример ярчайший и убедительный!
И почему он когда-то не согласился на эмиграцию в Израиль: все там свои в этой теплой фруктово-овощной республике, даже телевидение советское принимается, и жилье дается, и деньги... Или в ЮАР бы махнул... Эксплуатировал бы черное большинство, жил бы барином в собственном особняке...
Заметим, что о достоинствах жизни в Израиле и в ЮАР Бернацкий знал со слов ему же подобных неудачников, далее Брайтон-Бич-авеню в своей американской эпопее не перемещавшихся, а ограничивающихся маршрутом: винный магазин пляж - квартира и благотворительная контора.
В разгар критического нецензурного монолога, обращенного к потолку, раздался телефонный звонок.
Звонили прежние соседи, ныне - жители Нью-Йорка. Тепло справлялись:
- Как ты там, Алик?
- Плохо, - сознался Алик, всхлипнув.
И - поведал о злоключениях своих.
- А давай к нам! - предложили друзья.
- У нас как раз подвал пустует. А испанцы здешние наверняка про тебя позабыли, так что не бойся.
И Алик сей же миг начал собирать чемоданы. Теперь его ждал новый подвал. Подвал Нью-Йорка. В штат Калифорния отныне возврата не было. За нарушение исполнения судебного приговора Алик регистрировался на компьютере как преступник, должный быть осужденным на тюремный срок, а потому появляться в этих краях представляло отныне значительную опасность. Да и зачем? Ему вполне хватит территории остальных Соединенных Штатов. И что западное побережье, что восточное...
У новых жильцов Алик из соображений скорее практических, нежели мстительных, позаимствовал цветной телевизор со встроенным видео и кое-что из гардероба, решив, что в Нью-Йорке это ему пригодится и многое сэкономит.
ДРОБЫЗГАЛОВ
Из прокуратуры оперуполномоченный Евгений Дробызгалов вышел задумчив и - опустошенно, бессильно злобен.
Плюнул рассеянно на ступени учреждения и, прищурившись досадливо, натянул на лоб козырек кожаной кепочки.
Сбылись худшие опасения, сбылись! Щенок, безусый мальчишка, сменивший вышедшего на пенсию прежнего покладистого прокурора из отдела надзора, оказался буквоедом, не склонным ни к каким компромиссам.