К.Ф.: Мы не так далеко от Фрейда…
Ю.К.: Действительно, Фрейд уже близко. Будучи особенно внимательным к гегелевской негативности, фрейдовское бессознательное добавляет внутренности новую страту: внезапное появление нового предмета для опыта субъекта, коим я являюсь, должно приводиться в действие посредством логики бессознательных «первичных процессов», влечений, аффектов. И тогда на пересечении наук о природе и наук о духе для человека, который является местом опыта, открываются новые задачи… А также для дисциплин, изолированных в наших изолированных знаниях, которые опыт побуждает к междисциплинарности…
В этом смысле опыт являет собой новый вызов для гуманизма, при условии, что гуманизм не пожелает расценивать себя в качестве моральной системы, которая вырабатывалась эпохой Возрождения, эпохой Просвещения, а также в конце позитивистского XIX века; но попытается стать составной частью этой междисциплинарности, не забывая при этом о натиске со стороны пробудившегося религиозного фанатизма. Мультивселенная «жизни духа», сложная динамика психосоматического опыта сулят богатства, которые способны произвести коренной переворот в концепции человека, в настоящее время обделенную вниманием. Принимая предшествующую традицию, но при этом предлагая альтернативу агрессивному, эффективному и в то же время крайне ограниченному мышлению, которое порождает в нас гиперподключенность.
С учетом этого переосмысление внутреннего опыта не является лишь эпистемологическим вызовом. Я говорю об этом сейчас для того, чтобы вы поняли, что происходящие бурные изменения затрагивают непосредственно любовный опыт. Нам не хватает любовного дискурса, который осознавал бы важность интимного, помещая его во взаимодействие, коим является опыт, которое формирует его как творчество, возобновление, обновление.
Я уже слышу ваши возражения: устранил ли внутренний опыт нарциссизм' Что стало с идентичностью, находящейся в поисках идеала? Не теряются ли они в лабиринтах этой интимности, намагниченной бессознательным и другим, безусловно любоненавидящей, созидательной?
Фрейд ставит в центр любви нарциссизм («я» считает себя единственным объектом заботы, защиты и любви; или же, в крайнем случае, порабощается нарциссизмом своего партнера) и идеализацию («я» обретает в возлюбленном (возлюбленной) «идеал Я», которого «я» не может достичь в себе и для себя; или, в лучшем случае, именно встреча, связь создает идеальные состояние, проект, произведение). Невозможно понять ни сомнения (аутоэротизм versus нарциссизм), ни блестящие достижения («первичная идентификация с первобытным отцом»), «идеал Я», «потребность верить»), если не вспомнить происхождение мифа о Нарциссе.
К.Ф.: Этот миф стал повсеместной реальностью.
Ю.К.: Недостаточно обличить «непомерно раздутое эго» той или иной политической или медийной личности, ни я-я романов, которые продают по телевизору. Для того, чтобы быть повсеместным, так называемый «нарциссический» опыт не претерпевает превращений на протяжении всей истории.