Наконец, отрывок, взятый мною из книги «Их взгляд пронизывает наши тени» («Leur regard perce nos ombres») — переписки с Жаном Ванье, католиком, который основал в 1964 году для умственно отсталых людей общины-поселения «Ковчег», существующие в ста сорока странах мира. Как ты помнишь, изгнание довело меня до больницы, в которой я оказалась вскоре после моего приезда во Францию. Я справилась со всем этим в том числе благодаря тебе. Вот сам текст:
«Я смотрела на мои руки, держащие шариковую ручку, на мое лицо в зеркале. Это была не я, кто-то другой занял место того, что было мной, я не была ни этим другим, ни собою прежней, умершей в родном языке и сомневающейся в своей способности выжить в новом французском пространстве. Психоанализ должен был примирить меня с этими двумя призраками, я же отныне существовала лишь на французском, с грехом пополам, подчас прислушиваясь к еще неостывшему трупу моего родного языка. Но опыт смерти, который был столь символически насыщенным, что я воспринимала его как реальный, уже произошел. С рождением Давида на нас обрушились бесчисленные тревоги, однако приходилось изо всех сил претворяться, что все в порядке. До первой комы — двух недель между жизнью и смертью, на сей раз настоящей. Прошло несколько лет — и та же беда. Чтобы выдержать все это, я пыталась читать. Именно на больничном матрасе, у изножья больничной кровати, я написала страницы моей книги о Ханне Арендт, посвященные различию, которое проводит философ между физиологическим процессом и жизненным порывом, то есть то, что субъект и его группа рассказывают друг другу и рассказывают о нем; в материнстве словно содержится свобода начать: начало неповторимой и быстротечной жизни, начало себя, самоначало матери. Оба раза, когда Давид выходил из комы, мы начинали новую жизнь, нас захватывало возрождение. Была ли в этом радость? Несомненно, но радость, сопровождаемая страхом, смягченная безмятежностью и упованием»[15].
К.Ф.: Спасибо, Юлия. Это поистине прекрасный текст. Мы можем закончить на этом? Предполагалось также, что вы будете говорить о книгах друг друга, но на это уже не остается времени…
Ф.С.: Одну минуту…
Ю.К.: Я предложила, чтобы ты вернулся к глаголу «temper», который ты использовал для Баха.
Ф.С.: Нет-нет… Только одну минуту. Думаю, что вы, как и я, взволнованы. В моем, возрасте взволнованность немедленно превращается в то, что на итальянском языке называют прекрасным словом «sprezzatura», то есть «небрежность»…
Ю.К.: Смотри…
Ф.С.: Что это? О, как мило…
Ю.К.: Не очень… Но ты говоришь, что «взволнован»… Эмоция — нелегкая вещь, она отменяет время и длится, без времени… Короче говоря, предполагалось, что я отксерокопирую эти страницы крупным шрифтом… (Ф.С. смеется.)
Ф.С.: Да, касательно времени в «Хорошо темперированном клавире» Иоганна Себастьяна Баха… Вы не против, если я позволю себе закончить музыкой? Итак:
«Об этом никогда не рассказывалось, но Бах был необыкновенно игривым, шаловливым, дерзким, подвижным ребенком. Помимо его раннего увлечения музыкой и серьезного отношения к богослужениям, он много бегал по полям в окрестностях Айзенаха. Кто не видел, как он мчался, ускорял бег, проносился мимо, внезапно останавливался, молнией срывался с места, ложился на траву, раскинув руки, поднимался, бежал во весь дух, затем садился и надолго задумывался, а потом продолжал свое порхание, столь беспокоившее его мать, ничего не сможет понять в его манере темперировать, или, точнее, «temper» — укрощение бури и страшная история о распятии. Воскрешать спирали, вот путешествие. Именно из-за этого мрачнеет лицо короля Пруссии, к которому только что приехал старик Бах. Они сидят за столом. Слуга подходит к королю и что-то говорит ему. Он поднимается и объявляет: „Господа, приехал старик Бах“. Все присутствующие встают, раз король встал. Разумеется, им нет до него дела, сейчас старика Баха усадят за клавир. Никто даже не знает, обедал ли он. В пути его застал снегопад, но нужно повиноваться — он здесь не для того, чтобы есть. Вот, что заставило помрачнеть короля, — ошеломляющая ребяческая радость старика Баха, над которой не властно время, его непрестанная молитва, беспрерывное поклонение Богу, словом, его любовь»[16].
That's all, folks.
К.Ф.: Итак, закончим нашу встречу на слове «любовь».
Ill.
ДЕТСТВО И ЮНОСТЬ ФРАНЦУЗСКОГО ПИСАТЕЛЯ[17]
Благодарю вас за то, что вы согласились принять участие во встрече с детством и юностью французского писателя — Филиппа Соллерса.
17
Текст написан по случаю встречи, посвященной Филиппу Соллерсу, которая была организована 29 июня 2010 года отцом Антуаном Гуггенхаймом, директором центра научных исследований Колледжа Бернардинцев в Париже, вновь открытого в 2008 году по инициативе кардинала Люстиже. Первый вариант этого текста был опубликован в журнале «Инфини» (№ 112 — осень 2010).