Они двинулись по нижней части парка и, когда добрались до дорожки, увидели перед собой вереницу лошадей, прогуливаемых помощниками конюших.
Герцог подъехал к ним.
– Вы четверо, – властно сказал он, – сейчас же отправляйтесь по лесной тропе, где найдете двух разбойников. Они лежат без сознания. Свяжите их, чтобы они не могли убежать, когда очнутся, и сторожите, пока за ними не придет бричка, которую я сейчас же пошлю. – Парни промолчали, и герцог продолжал: – А ты, Джед, пойдешь к начальнику полиции. Знаешь, где его дом?
– Да, ваша светлость.
– Значит, быстро поезжай прямым путем. Попроси его поскорее приехать сюда, объясни, что дело срочное.
Джед приподнял шапку и ускакал галопом.
– Пусть один из вас проедет через рощу и поищет у озера Крестоносца, – приказал герцог оставшимся, – а остальные могут продолжать выгуливать лошадей.
И он направился к дому.
У подъезда он остановил Белого Рыцаря и сказал Сэмеле:
– Сделайте, как я сказал, и не беспокойтесь.
– А вы… не… ранены? – спросила она тоном ребенка, который никак не может успокоиться.
– Со мной все будет в порядке, – улыбнулся он. – Доверьтесь мне и постарайтесь отдохнуть.
Она вздохнула. Ей трудно было уйти: его близость, сила его рук давали ощущение безопасности и покоя.
Затем Сэмела спешилась и с минуту постояла на месте, так как ноги едва держали ее.
Усилием воли она заставила себя подняться по ступенькам, а герцог поехал на Белом Рыцаре к конюшне.
Она видела, проходя через холл, что Хигсон хочет спросить ее, что произошло и почему они вернулись на одной лошади. Но Сэмела была не в состоянии разговаривать: ее единственной целью было выполнить указание мужа и добраться до своей спальни.
Горничная – пожилая рассудительная женщина – по бледному лицу и трясущимся рукам ее светлости поняла, что что-то стряслось. Не говоря ни слова, она помогла герцогине снять амазонку, принесла прелестную ночную сорочку с кружевными оборками и приготовила постель.
Все еще находясь в полуобморочном состоянии и потрясенная случившимся, Сэмела, как во сне, улеглась в постель и откинулась на подушку.
– Может быть, ваша светлость хочет пить?
– Х-хорошая… м-мысль.
Горничная поспешила принести стакан горячего молока с медом.
Сэмела выпила немного. Потом снова улеглась и попыталась успокоиться, чувствуя, что вся напряжена и все еще очень испугана.
Казалось, столь ужасное происшествие просто не могло случиться в такой счастливый для нее день.
Она ни о чем другом не могла думать, в ее мозгу все время возникала картина: занесенная над герцогом палица и она сама, вонзающая рапиру в живую плоть.
«Зачем кому-то понадобилось нападать на герцога?» – спрашивала она себя, и никакой другой причины, кроме ограбления, не приходило в голову.
Зато Бакхерст знал настоящий ответ.
Он был полон решимости подтвердить свои подозрения и выставить обоих бандитов, если они останутся живы, в качестве свидетелей против своего кузена Эдмунда.
Пока он лежал больной, ему приходила в голову мысль о том, что Эдмунд вряд ли будет сидеть сложа руки, узнав о его женитьбе. Но герцог не мог даже предположить, что кузен опустится до такой степени, чтобы послать наемных убийц в его собственное поместье.
Ситуация, в которой оказался его кузен, его непролазные долги и женитьба герцога могли заставить Эдмунда решиться на какие-то отчаянные действия. Стало быть, пока попытка не повторилась, необходимо предпринять контрмеры.
Отдавая указание о том, чтобы за разбойниками немедленно отправили бричку, доставили их в конюшню и задержали до прибытия начальника полиции, он решил, что сложившаяся ситуация обязывает его пресечь подобные выходки раз и навсегда.
По дороге домой его больше всего беспокоило состояние жены.
Он чувствовал, как она дрожит в его руках, ощущал ее бессильно откинутую голову на своем плече и понимал, что Сэмела близка к обмороку и его долг позаботиться о ней.
То, как жена, ни секунды не раздумывая, бросилась на помощь и тем самым спасла ему жизнь, убедило его в том, что Сэмела не только смелая девушка, но и обладает сообразительностью и быстрой реакцией.
Он нисколько не сомневался, что ни одна другая женщина из всех, кого он знал, не повела бы себя таким образом в такой чрезвычайной ситуации.
Любая другая сейчас бы стонала и истерично рыдала.
«Она поступила точно так, как я и ожидал от своей жены», – думал он.
Именно в этот момент герцог словно прочитал начертанные перед ним в небе огненные буквы: он любит свою жену.
Может быть, то, что он чувствует, просто восхищение и удивление: она, будучи такой миниатюрной и хрупкой, ради его защиты убила человека!
Однако он понимал, что его нынешнее чувство – то самое, с которым он боролся в последние дни, не желая признаться себе, что полюбил Сэмелу.
Она была для него той самой розово-белой орхидеей. Чистая и юная. В тот момент, когда он меньше всего ожидал этого, она пробралась в его сердце и заняла то место, которое еще не занимала ни одна женщина.
«Откуда в ней такое?» – спрашивал он себя.
Бакхерст чувствовал, как гулко стучит его сердце и тело пульсирует от желания, когда она сидела в седле, так тесно прижимаясь к нему. Но насколько это чувство было сильнее тех ощущений, которые он прежде испытывал десятки раз с другими женщинами!
Это было то самое всепоглощающее, огромное чувство, в существование которого он до сих пор не верил. Но, бесспорно, оно захватило его, и это была любовь, которую он предвидел и искал, еще когда был молод и наивен.
Это была та самая любовь, которая царила в искусстве, музыке и поэзии. Любовь Ромео и Джульетты, Данте и Беатриче, любовь трубадуров Прованса.
«Такого не может быть!» – говорил герцог сам себе.
Но сердце отвечало: «Да».
Подъезжая к дому, он вспомнил слова Иейтса: «Ее светлость одаривает каждого именно тем, к чему человек подсознательно стремится…»
«И в конце концов оказывается, что это – любовь», – размышлял герцог.
Ему хотелось посмеяться над собой за романтическую сентиментальность, но он понимал, что это не поможет.
Это любовь бередила его мозг, сердце и тело, и оказалось, что он уже давно мечтает поцеловать свою молодую жену.
Он удерживал себя от этого, лишь не желая сдаваться своему закоренелому предубеждению против брака, а также потому, что ждал подходящего момента.
Но сейчас он подумал о том, что, если бы не ее мужество, подходящий момент мог не наступить никогда и он лежал бы трупом на лесной тропе, а Эдмунд бы стал пятым герцогом Бакхерстом.
«Ты не похожа ни на кого, – вел он молчаливый диалог с Сэмелой, – но именно тебя я ищу всю жизнь, сам не сознавая этого».
Но сейчас главным было защитить ее, сделать так, чтобы она не была вовлечена в историю, состряпанную Эдмундом.
Когда герцог отправил жену домой, а сам поехал к конюшне, он продумывал, как будет говорить о случившемся. Он был полон решимости объяснить все очень убедительно и добиться, чтобы Сэмела никоим образом не была в этом замешана.
Свою версию происшедшего он изложил сначала старшему груму и другим конюхам, которые слушали его с замиранием сердца.
– На меня напали два разбойника, – рассказывал он, – поджидавших на тропе в Северном лесу. Когда мы выехали из дому, я заметил, что ее светлость взяла с собой хлыст с потайной рапирой, который я привез из Индии.
Об этом хлысте, конечно, было известно всем в поместье.
– Я подумал, что ее светлости опасно пользоваться этим хлыстом, поскольку она могла ненароком нажать кнопку, обнажить рапиру и пораниться, поэтому я уже приторачивал хлыст к своему седлу, как вдруг на меня напали двое разбойников, выскочивших с обеих сторон тропы из кустов.