— Понятно, — засмеялись секретарши, — осталось только найти такого джина!
В это время появилась доктор Елена.
— Кого я вижу! А мы тут о тебе всю неделю говорили. Представляешь, пришёл ко мне пациент. Очень интеллигентный, симпатичный, культурный, между прочим, пожаловался на одиночество. Мы сразу о тебе вспомнили. Думаем, надо вас познакомить. Сразу было видно, что вы друг другу подходите. Дали ему твой телефон. Он так обрадовался, благодарил, обещал сразу позвонить. Это было в пятницу. А в субботу утром мне сообщили, что ночью он умер.
— Как умер? — ужаснулась я.
— Вот так. Острый инфаркт и моментальная смерть. Кошмар какой-то!
Взяв рецепт, я вышла на улицу. Из головы не шёл рассказ Елены о несчастном пациенте, таком симпатичном, который собирался мне позвонить. «Вот не везёт, — думала я по дороге на метро. — Могла познакомиться с хорошим человеком, а он взял и умер!»
Потом махнула рукой: «А может, оно и к лучшему!»
Я вошла в вагон поезда. Вокруг были хорошо знакомые лица, слышалась русская речь, и Саша-трубач весело выводил знакомую мелодию:
…И тот, кто с песней по жизни шагает,
Тот никогда и нигде не пропадёт!
ЭПИЛОГ
МАМА
08.12.96
Санкт-Петербург
«Я так спешу и так стараюсь,
Я падаю во сне и просыпаюсь…»
Милая моя, здравствуй!
Как всегда, я виноват (не помню, в который раз!) за долгое молчание, но прошу у тебя снисхождения. Вот уже несколько месяцев пытаюсь сочинить письмо о своей жизни и состоянии души, но ничего, кроме банальностей и плохой погоды последних месяцев, не пишется. Но я надеюсь, что, несмотря на моё недостойное поведение, писать ты не перестанешь. У тебя лёгкая рука и сама ты легкая на подъём, поэтому я уверен, что у тебя будет успех, как результат твоей свободы и умения без лишних колебаний сорваться с места и полететь! Спасибо тебе, дорогая, что ты по-прежнему внимательна ко мне, держишь меня в курсе своей жизни. Твои послания — символ несостоявшегося общения. Приходится с грустью говорить о символах вместо реальности.
А теперь о себе. Живу. Старею. Мечтаю. Как-то стал чаще осознавать, что жизнь почти прожита. Не хочется думать о том, что будет завтра. Знаю только одно — будет работа. Несколько раз пытался написать тебе письмо. Садился. Думал. Проклинал свою жизнь. Откладывал лист бумаги и ручку. Ничего в голову не лезло, кроме «чернухи».
Встаю утром, смотрю в зеркало и вижу лицо малознакомого человека. Пытаюсь прочитать в его глазах что-нибудь о себе. Но глаза тусклы и молчаливы. Губы сжаты, потому что говорить не хочется. Морщины на лбу напоминают мне, что человек в зеркале не молод, и линии их не отражают благополучие. Не хочется ни о чём его спрашивать. Даже стереотипное американское «Ты в порядке?» здесь кажется неуместным.
Да, я сам автор сценария своей собственной жизни и сам его единственный исполнитель. Были ли рядом другие герои? Были. И как на сцене, они отыграли свои роли и разошлись по домам. Осталось лишь кино моей памяти, а сценарий не переписать!
Может быть, теперь тебе не так интересно читать мои письма. Я часто думаю: что нас сейчас связывает? Далёкое прошлое общение? И да, и нет. Ты для меня и воспоминание молодости, и, прости за сравнение, духовная трубочка-аорта, через которую в меня вливается живительная струйка твоей энергии, единственного близкого мне человека, и это хоть как-то поддерживает мой иллюзорный мир. Ты настоящая женщина, которая сохранила в себе огромную, тёплую душу и облако чувств, что можно встретить не часто. Разве не это привлекает к тебе людей разного возраста, и я в их числе, хотя для меня уже поздно! Теперь уже можно признаться, что я «опасности» для тебя не представляю. Я всего лишь одно из твоих воспоминаний и, смею надеяться, что приятное. Моя жизнь, в сравнении с твоей, не просто другая, а очень сильно другая, похожая на неизлечимую болезнь в старости. Не будем спрашивать «кто виноват?» и «что делать?». Так сложилось. Прошла моя 52-я осень. Осень — это всегда грустно, тем более что свою «болдинскую осень» я давно пережил. В мистику я не верю, но есть своя извилинка в потоке жизни, по которой мой маленький бумажный кораблик, цепляясь за берега, всё-таки плывёт. Всё хорошее и сладкое позади. Ничего не стоит прожитая жизнь, если рядом не бьётся женское сердце, а твоё, здоровое, не страдает.
Всё как-то печально получается. Знал, что будет невесело, поэтому так долго не писал тебе. Уверен, не такого письма ты от меня ждала. Прости, дорогая, в эпистолярном жанре я также не совершенен. Я не доволен собой и знаю чего и сколько я не умею и не познаю. Самоедство во мне сидит как кочерыжка.