Когда мы в последний раз приехали к Гарику в квартиру подобрать остатки вещей, раздался телефонный звонок. Звонила какая-то Маня, которую Гарик оборвал на полуслове.
— Маня, — с трудом сдерживаясь, обозлился он, — я ни с кем не хочу больше знакомиться!
Видимо, Маня не унималась, потому что Гарик громко рявкнул:
— Маня! Мне наплевать, что у неё прекрасный английский! Меня не интересует, как она устроена! Я женился, Маня, вы что, ничего не знаете? Маня, не морочьте мне голову, что бы вам Циля об этом не говорила!
Как видно, Маня что-то сказала о маме, и Гарик сменил крик на зловещий шёпот:
— Маня, это не ваше дело, я сам знаю как мне поступать, а с вами я не желаю больше разговаривать! — он швырнул трубку и закурил.
— Кто эта Маня? — упавшим голосом спросила мама, которая во время разговора оцепенела над раскрытым чемоданом.
— Цилина мать! Такая же сволочь, как и дочка! Ну и семейка! — с силой выпустил дым Гарик.
— Обычные собачьи Манины номера! — откомментировала Бася, когда мы ей рассказали о случившемся. — Живёт по соседству и как будто не знает, что Гарик женился! Весь наш дом знает, а она нет! Хотя всё может быть, они ведь с Цилей годами не разговаривают! Ну и семейка! — усмехнулась она точно как Гарик.
Слава Богу, теперь мы далеко и от Цили, и от её мамы, и от бандита Паприкова. Жуткие люди! Странная дружба! Непонятные отношения! Не хочу об этом думать, а то сейчас заведусь, и тогда Гарику несдобровать, а у них с мамой сейчас просто любовная идиллия!
Мама вся в счастье, готовится к свадьбе. Гарик хочет, чтобы был большой праздник, и мама старается изо всех сил: составляет списки гостей, рассылает приглашения, что-то сочиняет, с кем-то договаривается и при всей этой занятости не ходит, а порхает, не говорит, а щебечет. Как птичка!
Вместе с Гариком в доме появилось огромное количество всяких рюмок, рюмочек, бокалов, фужеров и стаканов. Все одинаковые, с голубым рисунком и золотой каёмочкой! Мама очень удивилась, когда стала распаковывать это сияюще-звенящее сокровище. Оказывается, Гарик и его друг — бандит Паприков, на правах старожилов, вместе с еврейской общиной вызвались помогать вновь прибывшим эмигрантам устраиваться на новом месте. Какой-то сердобольный ребе с этой же благородной целью пожертвовал содержимое целого дома своего умершего родственника. Гарик и Паприков развозили пожертвованное имущество по домам нуждающихся. Правда, сначала они свезли себе в квартиру всё то, что заслуживало их внимания, а остальное, с видом благодетелей, развезли бедным эмигрантам. Вот откуда письменный стол прошлого века и прочая древность, пахнущая мертвечиной! Всю эту историю Гарик вещал нам с весёлой гордостью, вот, мол, какие они с Паприковым умные и практичные! По маминому лицу я видела, что ей не только не смешно, но неловко и противно. Она засунула злосчастные рюмки куда-то далеко в шкаф и, кто бы к нам ни приходил, никогда их не доставала и не пользовала.
Как правило, всякий раз, когда Гарик самозабвенно рассказывал об очередных подвигах бандита Паприкова, на мамином лице появлялось выражение гадливости, и она старалась сменить тему, а Гарик в ответ мрачнел и хватался за сигарету, как обиженный ребёнок за соску. Курил он очень много, и от этого в комнате стояла непроходимая вонь, куда хуже, чем от нашего кота, который, бедный, портил воздух в силу естественной потребности, от силы пару раз в день, но его за это ругали, как будто люди при таких же обстоятельствах пахнут духами! Несчастный Киса! Его гоняли повсюду, где он любил раньше лежать, потому что Гарик после кота не хотел шерстью пачкать брюки! Зато как только Гарик ложился спать, кот прятался под кроватью, и стоило Гарику зазеваться и случайно высунуть голую ногу, как Киса молниеносно в неё вцеплялся и больно кусал! Почему-то мне казалось, что, когда нас не было дома, Гарик бил кота чем попало, поэтому мне всегда было жалко бедного Киску! Ведь он не мог рассказать, что происходит в наше отсутствие!
Однажды бабушка, видя нашу любовь к коту, со вздохом заметила, что если бы нам предложили выбирать между бабушкой и котом, то мы выбрали бы кота! Такое может прийти в голову только из ревности! А без шуток, я уверена, что если бы маме пришлось выбирать между Кисой и Гариком, то мама бы предпочла Гарика! А я — кота!
МАМА
Сам по себе в нашей семейной жизни установился свой ритм. Я вставала очень рано. Утро было единственное время, когда я испытывала жуткую неловкость от своего замужества, ведь и я, как любой старый холостяк, привыкла к одиночеству. Одеваться, причёсываться, накладывать косметику в присутствии мужчины, будь то даже мой муж, мне было страшно неудобно. Почему-то меня не покидало чувство, что Гарик подглядывает. Резко обернусь — спит! Смотрю в зеркало, спиной чувствую — подглядывает! Снова оборачиваюсь — спит! Ощущение глаз Гарика на моём затылке каждое утро дежурило около моего зеркала. Мне говорили, Гарик — чудак! Я сама чудачка! От этого проклятого одиночества кто угодно станет чудаком! В конце концов, одеваясь, я заставила себя прекратить оборачиваться каждые пять минут, но мне это стоило нервов.
Удивительно, как меняется человек с возрастом! Когда впервые я вышла замуж, мы с мужем пошли покупать кровать. Я смотрела на цвет и качество материала, а мой молодой муж искал что-нибудь пошире и побольше.
— Зачем нам такая большая кровать? — удивлялась я. — Она займёт полкомнаты!
— Как зачем? — снисходительно, с видом знатока, отвечал мой муж. — Чтобы, когда спишь, не дотрагиваться и не мешать друг другу!
Помню, я расплакалась прямо в магазине.
— Ты не любишь меня! — сквозь слёзы давилась я. — В кино все спят в обнимку, а ты даже дотрагиваться не хочешь!
— Глупая! Конечно, я тебя люблю! — утешал меня муж. — А в кино они должны лежать в обнимку, иначе просто в кадр не влезут, только и всего, а любовь здесь ни при чём!
Это было более двадцати лет назад. А теперь о чём я мечтала? Две раздельные спальни, две раздельные ванные комнаты и ходить друг другу «в гости», даже при самой большой любви! Мои замужние подружки думают так же, только вслух не произносят. Нас не поймут, и никакие заверения в любви не помогут!
Поскольку второй спальни у меня не было, а в гостиной спала дочка, я ходила бесшумно, на цыпочках, стараясь никого не разбудить, оставляла Гарику на столе приготовленный завтрак, завёрнутую в фольгу «ссобойку» и тихонечко уходила на работу. Ни я, ни дочка утром не завтракаем — многолетняя привычка.
После работы я приходила первая, готовила обед. К вечеру возвращался Гарик, и мы садились за стол. Я подавала и убирала, Гарик мыл посуду. По выходным мы ездили за продуктами, гуляли у моря на Брайтоне, убирали квартиру, ходили в гости или в кино. Дочка жила по собственному расписанию, по будням мы почти не виделись.
У Гарика выходные были по средам и воскресеньям. В пятницу он освобождался пораньше, успевая заехать за мной на работу. В субботу работал полдня, домой добирался к часу и обязательно пару часов спал.
— Тихий час — святое дело! — любил повторять он.
Чтобы навестить свою маму, помочь ей, если надо, а также оформить накопившиеся за неделю банковские дела, по средам Гарик уезжал на весь день в свой родной район, к океану, где раньше жил. Он ни за что не хотел сменить банк на любой другой поближе к нашему дому и мотался в жуткую даль, несмотря на то, что вокруг нас банков было предостаточно.