— Завтра я улетаю домой, — сказала она.
— В каком смысле? — Теренс Харпер удивленно поднял брови.
— В Советский Союз. Я уже взяла билет до Москвы.
Он смотрел на стоявшую перед ним женщину, не узнавая ее. Да, он ценил в ней твердость духа и упорный характер, но с ним она всегда становилась мягкой и уступчивой.
— Остынь, — сказал он, все еще не веря. — Это безумие. Нам хорошо вместе. Разве я чем-то тебя обидел?
— Нет! — Перегнувшись через стол, она страстно заговорила, глядя ему в глаза: — Ты ничем меня не обидел. Наоборот, ты подарил мне любовь, о которой можно было только мечтать. Но теперь мне мало одной любви… Пойми, что для меня это расставание гораздо больней, чем для тебя. Но если я останусь, я погибну. Отпусти меня с миром.
— Ты хотя бы понимаешь, куда ты собираешься ехать? Это настоящее безумие! — повторил Теренс Харпер, поднялся из-за стола и подошел к большому окну кабинета. — Неужели все дело в этих постоянных разговорах о ребенке?
— Пойми, я могла бы ждать еще долго. Но я знаю, что ждать нечего. Поэтому я уезжаю. И прошу, не уговаривай меня!
— Сейчас у меня совещание, но вечером я приеду к тебе, и мы все обсудим.
— Нет, — с улыбкой она покачала головой.
В кабинете повисла тишина, прерываемая лишь ходом старинных настенных часов. Женщина уже стояла у двери, словно ожидая какого-то последнего знака, чтобы уйти. Мужчина, повернувшись к ней спиной, смотрел в окно. Когда он заговорил, его голос уже звучал спокойно:
— Ты права, Маша. Удачи! Прощай.
Она молча кивнула и вышла.
На этом английская часть дневника Марии Козинцевой заканчивалась.
Дальше речь шла о событиях, о которых Сандра знала.
Самолет, в котором летела ее будущая мать, совершил вынужденную посадку в Рижском аэропорту. Из-за нелетной погоды ждать следующего рейса на Москву можно было несколько дней, и она решила добираться поездом. Перед кассой очередь сходила с ума, но каким-то чудом Марии все же удалось взять билет.
Оказалось, что она совсем отвыкла от поездов своей родины. В плацкартном вагоне невыносимо пахло потом и перегаром, и на первой же станции она вышла подышать. Поезд должен был простоять здесь несколько минут, и она решила, что успеет купить в буфете минеральной воды. Но в очереди у нее вдруг закружилась голова — то ли сказывалась духота вагона, то ли отчаянное нервное напряжение последних дней, — Маша сделала несколько шагов в сторону и почувствовала, что ставшие ватными ноги отказываются слушаться ее… Потом в глазах почернело, и, теряя сознание, она упала на грязный пол привокзального буфета.
Очнулась она уже сидя на стуле. Светловолосый сероглазый юноша бережно поддерживал ее голову и пытался напоить Машу водой. Так судьба привела ее в объятия Эгилса Рудевичуса, будущего отца Сандры, а тогда — студента университета. По-русски Эгилс говорил почти без акцепта.
Он был моложе ее на шесть лет. Когда он смотрел на нее, стройную красавицу в заграничном костюме, его серые глаза светились восторгом. Выяснив, каким поездом она ехала, он куда-то побежал договариваться, чтобы Машин багаж вынесли из вагона на следующей станции. Через некоторое время она почувствовала себя лучше, и тогда они вдвоем поехали за багажом на автобусе. Потом молодой латыш настоял, чтобы девушка переночевала у него, пообещав, что завтра его мать поможет с билетом на московский поезд.
Мать Эгилса, высокая рыжеволосая вдова, увидев на пороге своего дома незнакомую девушку не выразила никакого удивления. Время было уже позднее, она, видимо, собиралась спать, но, поговорив с сыном по-латышски, уступила свою комнату Маше.
Ночью Эгилс услышал доносившиеся из этой комнаты сдавленные рыдания и, не раздумывая, вошел. Он спросил, не может ли чем-нибудь помочь, и она, как потерявшийся ребенок, в отчаянии протянула к нему руки.
«Я не хотела жить, — позднее записала она в дневнике. — В ту ночь Эгилс спас меня».
Скромную свадьбу сыграли через полтора месяца, и для Маши началась новая жизнь. Эгилс учился, она зарабатывала переводами. После окончания университета Эгилс устроился на работу в Риге, и тогда Маша родила Сандру.
Когда девочке исполнился год, Мария Козинцева собралась наконец съездить на родину в Осташков. Поездка оказалась печальной. Матери уже не было в живых, отец сильно пил, двое братьев жили своими семьями. Все смотрели на Машу, как на отрезанный ломоть. Больше с родней она уже не встречалась…