Но даже это, думала Камилла, никак не оправдывало его враждебного отношения к ней, холодного презрения в глазах и насмешки на лице.
«Я просто постараюсь не замечать его до конца путешествия», – пообещала себе Камилла, но все равно, выйдя на палубу, почувствовала странное облегчение, увидев, что он уже ждет ее.
Он был одет в военный мундир, который сидел на нем как влитой. Камилла прежде не видела его в форме и нашла, что она очень ему к лицу. Она подумала, что они вдвоем составляют очень элегантную пару. Хьюго Чеверли помог ей сойти вниз по сходням на причал, где, как заранее известила ее баронесса, их прибытия ожидала депутация жителей города во главе с мэром.
Среди встречавших присутствовал также молодой, взволнованный консул британского посольства, который, держа в руках громоздкий свадебный подарок, принес нижайшие извинения за отсутствие самого посла. Он отдал подарок Камилле, которая после слов благодарности вручила его баронессе. Баронесса передала сверток морскому офицеру, тот, в свою очередь, отдал его рядовому матросу, который после долгих безуспешных попыток избавиться от него навязал его Розе.
– Ну вот, господин нахал, у меня и без вашего груза все руки заняты! – услышала Камилла ее сердитый голос.
Она не могла сдержать улыбки, а по дрогнувшей руке Хьюго Чеверли поняла, что он тоже с трудом удерживается от смеха.
Мэр начал свою речь, в которой, как она догадывалась, прозвучали те же чувства и пожелания, что и в речи мэра Дувра, но на этот раз она не понимала ни слова из сказанного. Хорошенькая девочка, одетая в национальный голландский костюм и деревянные сабо, вышла вперед и вручила Камилле букет розовых тюльпанов, который прекрасно сочетался со светло-зеленым цветом ее нового платья.
Камилла была рада, что баронесса посоветовала ей надеть что-нибудь понаряднее. На ней было восхитительное платье с маленькими буфами, расшитыми розовым шелком, который по цвету гармонировал с оборками на ее юбке и с лентами на шляпке. Одобрительные возгласы и восклицания, зазвучавшие в толпе при ее появлении, в немалой степени относились к ее туалету.
Камилла была горда тем, что, едва вступив на территорию чужого государства, она создала такое благоприятное впечатление о себе. Время от времени она украдкой бросала взгляд на капитана Чеверли, надеясь увидеть блеск восхищения в его глазах.
Но он был мрачен, и, глядя на презрительные складки в уголках его рта, Камилла странным образом потеряла присутствие духа. Несмотря на всю свою решимость не обращать внимание на его поведение, она сбилась, произнося ответное слово мэру, и ее речь была не столь гладкой, как в Дувре.
Тем не менее, когда она закончила говорить, раздались громкие аплодисменты. Держа букет в одной руке и легко опираясь другой на руку капитана Чеверли, Камилла направилась мимо приветствовавшей их толпы к экипажу.
Это была самая большая и самая впечатляющая карета из всех, когда-либо виденных ею. В нее была впряжена четверка великолепно подобранных лошадей. Их серебряная сбруя ярко сверкала на солнце, а пышные плюмажи развевались на ветру. На козлах сидели два кучера в алых ливреях, расшитых золотыми галунами, два лакея стояли на запятках. Карету сопровождали четверо верховых, багажная коляска и запряженный четверкой лошадей экипаж, такой же внушительный, как и карета. Камилла также заметила, что конюх держал под уздцы еще одну лошадь.
Камилла догадалась, что этот горячий конь с примесью арабской крови предназначался для капитана Чеверли. Значит, он не будет ехать в карете вместе с ней и баронессой.
Когда девушка подошла к карете, приветственные восклицания стали громче, и Хьюго Чеверли впервые с момента ее появления на палубе обратился к ней.
– Горожане, вне всякого сомнения, оценят, если вы сделаете одолжение и помашете им рукой, мисс Лэмберн, – сухо сказал он.
Он говорил тихо, но Камилле в его голосе послышалась насмешка. Вспыхнув, она последовала его совету. Взмахами руки она вновь и вновь приветствовала собравшихся людей, а затем, сопровождаемая баронессой, села в карету.
Лакей закрыл дверцу, и экипаж сразу же тронулся с места. Камилла выглянула в окно и в последний раз взглянула на собравшихся, которые оказали ей столь радушный прием. Как бы ей хотелось испытать радость от этой встречи, но вместо этого взгляд ее устремился туда, где синее-синее море сливалось с безоблачным небом.
Она была на другой стороне Ла-Манша. Только корабль мог бы перенести ее назад в Англию к родителям, но она знала, что пройдет много-много времени, прежде чем это произойдет.
Скоро море скрылось из виду, и, бросив взгляд на не виденный ею доселе дом и канал с узеньким мостиком, через который они проехали, Камилла откинулась на подушки и обратилась к баронессе.
– Как вы себя чувствуете сегодня? – спросила она. Однако, посмотрев на лицо баронессы, торопливо воскликнула: – Но вы же совершенно больны! Вам не следовало вставать с постели!
– Со мной скоро все будет в порядке, – слабым голосом ответила баронесса. – Это морская болезнь. Теперь, когда я на берегу, слабость и тошнота пройдут.
– Вы слишком больны, чтобы путешествовать! – настаивала Камилла. – Я очень ругаю себя за то, что не зашла проведать вас сегодня утром. Розе понадобилось слишком много времени, чтобы причесать меня, и я боялась опоздать. Почему вы не послали за мной? Нам следовало бы хоть на день задержаться здесь.
– Как бы я посмела нарушить заранее подготовленные планы? – спросила баронесса. – Я надеюсь, что в течение дня мое самочувствие улучшится. Капитан Чеверли был очень внимателен ко мне и настоял, чтобы перед отъездом я выпила маленькую рюмку коньяка. Если бы не это, мне кажется, я не смогла бы сойти со сходней!
– О, простите меня! – снова воскликнула Камилла. – Конечно, это ужасно так страдать от морской болезни, но я слышала, что на твердой почве выздоровление наступает очень быстро.
– Я молю Бога о том, чтобы это было так, – ответила баронесса и закрыла глаза.
Она была такой бледной и измученной, что Камилла подумала, не следует ли ей настоять на том, чтобы они остановились в какой-нибудь гостинице до тех пор, пока баронессе не станет лучше.
Камилла взволнованно выглянула в окно, размышляя, не лучше ли обсудить это с Хьюго Чеверли, но увидела лишь всадников, сопровождающих карету. Очевидно, капитан Чеверли воспользовался возможностью ускакать от них, потому что ему было скучно ехать медленно на таком горячем жеребце.
«Очень непредусмотрительно с его стороны», – сердито подумала Камилла, однако решила, что вряд ли бы он откликнулся на ее просьбу разрушить все намеченные заранее планы, остановившись в Амстердаме.
Она прекрасно знала, что все их путешествие было продумано заранее, и еще утром вместе с чашкой шоколада Роза принесла ей памятную записку:
«9 часов 05 минут – прибытие в Амстердам, встреча с мэром и делегацией почетных горожан.
9 часов 15 минут – отъезд в Цутнеген».
Прочитав записку до конца, Камилла выяснила, что на час дня у них запланирован завтрак в гостинице в Цутнегене. С облегчением она обнаружила, что предстоящую ночь они проведут также в гостинице.
– Фрейлейн Йоханн говорит, что сегодня вечером мы устроимся не слишком шикарно, – сказала ей Роза, – но зато мы можем быть уверены, что завтра все будет просто блеск.
– А кто такая эта фрейлейн Йоханн? – поинтересовалась Камилла, улыбнувшись появившейся у Розы новой манере говорить.
– Камеристка баронессы, – ответила Роза. – Жалкое существо, мисс, только и печется о своем удобстве и вечно жалуется на то, что любая пища вызывает у нее несварение. Она ненавидит море, хотя желудок у нее луженый, и она не страдала от морской болезни. В каюте, где мы спали, она нашла массу недостатков, хотя я лично думаю, что там было очень уютно.