– Будь по-вашему, друг мой, скажу, коли вы так ко мне приступились. Помните ли, намедни заставили вы меня пойти на праздник. Заявилась я в моём предсвадебном платьишке, и всё-то оно истрёпано и молью потрачено, ведь мне его сшили в бытность мою в девицах, а много ли с тех пор я радости видела? Одни лишь беды да напасти, от коих вся-то я истаяла, так что меня, верно, сочли матерью той, кому прихожусь я дочерью. Я прямо со стыда сгорала, красуясь в эдаком тряпье промеж них, да и было чего устыдиться, хоть в землю провались!
– Ах, душенька, – отвечает бедняга-муж, – я вам на это вот что скажу: вам ли не знать, душа моя, что когда мы с вами поселились своим домом, у нас нитки своей не было, и пришлось обзаводиться кроватями да скамьями, креслами да ларями и несчётным другим скарбом для спальни и прочих комнат, куда и утекли все наши денежки. А потом купили мы пару волов для нашего издольщика. А ещё обрушилась намедни крыша на нашем гумне и надобно было покрыть её без промедления. Да к тому же пришлось мне затевать тяжбу за вашу землю, от которой нам никакого дохода, – словом, нет теперь у нас денег или же есть самая малая толика, а расходов выше головы!»
Но можно ли убедить женщину логическими построениями? Нет, конечно, зря старался несчастный муж, который, оставаясь холостым, мог бы деньги, сгубленные на хозяйственные нужны, потратить на отзывчивых красавиц…
А теперь жена ему отвечает… Кстати сказать, разговор шёл в постели:
«Ах, вот как вы заговорили, сударь мой!.. Оставьте же меня в покое…
И поворачивает к мужу спину, а не то, чего желал буйный молодец…
На следующий день жена ходит по дому как в воду опущенная и, ложась в постель, просит Господа, чтобы прибрал он её поскорее.
«Ах ты, господи, душенька моя, – молит её муж, – да не говорите вы так, не терзайте моего сердца, ведь я на всё для вас готов! Вы только потерпите некоторое время, а теперь повернитесь ко мне, я вас приласкаю!
– Боже сохрани, и не подумаю, до того ли мне сейчас! И дай господи, чтобы вы о ласках помышляли не более моего и никогда ко мне не прикасались!
– Ах, вот вы как!
– Да уже так!»
Кончается тем, что соколик наш, начинает продавать родительские драгоценности, потом закладывает дом, а затем кредиторы сажают его в тюрьму.
И так пятнадцать раз! В каждой главе мужчина сразу становится подкаблучником, слово его в семье ничего не значит, жена бегает тайком от него на танцульки, с удовольствием принимает ухаживания чужих мужчин, а муж-простак смиренно терпит все женские капризы, потакает всем женским прихотям. Причём против него, помимо жены, её подружки и родственники. Прислуга и та над ним посмеивается. И даже общие дети ни во что отца не ставят.
Каждую главу, каждую «радость» автор заканчивает словами: «Так и доживёт он до смерти в тяжком томлении и в горестях окончит дни свои».
Вместо «сада супружества» получил я «суд супружества», причём, «страшный суд». Залез в трясину, в зыбучие пески, из коих выбрался лишь под вечер… Кому бы мне эту книжку подарить в наказание?.. А подарить-то и некому. Вас мне жаль, огню её предать – камина нет. Ну, пусть лежит, ждёт, когда у меня лютый и холостой враг появится.
Крепко жму Вашу руку, и до следующего письма.
-16-
Приветствую Вас, Серкидон!
Сразу попрошу прощения за это, ещё ненаписанное письмо. Нынче я не в лучшей форме: считаю себя пострадавшим от Средневековья. Автор псевдорадостей сжёг на костре искромётных инсинуаций мою веру в светлые отношения между полами. Вместе с пеплом улетели и мои способности к формулированию мысли. В попытке обрести прежние ориентиры, позволю себе минутку поэзии.
Франческо Петрарка, стихи не о любви:
Я здесь живу, природой окружён,
И, на Амура не найдя управы,
Слагаю песни, рву цветы и травы.
Ищу поддержки у былых времён.
Сравним, Серкидон, Вашего прилежного письмонаписателя с Петраркой. О разнице в поэтических дарованиях распространяться не будем, а вот различия бытования таковы: живёт Ваш современник, хотя и в красивом, но каменном мешке, или, можно сказать, – в каменном цветке. Далее: живых цветов я не рву, травы – не мну, боюсь оштрафуют, на Амура, как Вам уже было доложено, управу нашёл, Пегаса – стреножил, но поддержки у былых времён ищу, как и Петрарка. В этих исканиях позволю себе вторую минутку поэзии.
Василий Жуковский, из перевода «Лаллы Рук»67:
Ах! Не с нами обитает
Гений чистой красоты;
Лишь порой он навещает
Нас с небесной высоты.
«Где-то я это уже слышал…» – пробормотали Вы. Догадка Ваша верна, Серкидон! «Гений чистой красоты» – из пушкинского посвящения Анне Керн. Да, да, школьные годы чудесные. Александр Сергеевич в прижизненных изданиях неизменно выделял строчку Жуковского курсивом, что по нормам пушкинского времени означало цитату.
67
Четверостишие из романтической повести в стихах и прозе «Лала-Рук» англо-ирландского поэта Томаса Мура. Перевод – В.А. Жуковского.