Как всякий настоящий герой, Жан-Жак искал дракона, с которым надобно поскорее сразиться, и нашёл его в лике католической церкви.
Следующий диалог из романа о воспитании говорит нам о том, что Руссо был не прочь воспитывать всех подряд, включая отцов церкви:
«– Хорошо: стало быть, люди будут говорить мне о том, что сказал Бог? Не лучше ли было бы, если бы Бог прямо сказал мне? Для Него бы было это не труднее, а я бы был избавлен от возможного обмана.
– Но Он свидетельствует истину Своих слов, утверждая посланничество Своих апостолов.
– Каким образом?
– Чудесами.
– Где эти чудеса?
– В книгах.
– А кто сделал эти книги?
– Люди.
– А кто видел эти чудеса?
– Люди, которые утверждают их.
– Как опять свидетельства людские! Все люди, которые рассказывают мне о том, что рассказывают другие люди. Сколько людей между Богом и мной!»142
Люди-посредники, сделавшие из подвига Христа преуспевающую индустрию, не на шутку переполошились. Они не хотели терять насиженные места. Под давлением церкви книгу «Эмиль» приговорили к сожжению рукой палача, автора решили для начала посадить в тюрьму, но Руссо успел убежать в Швейцарию; когда книга была сожжена в Женеве, Руссо побежал в Англию…
В конце концов, набегал манию преследования.
«Вся Европа в беспримерной ярости прокляла меня… Я был для неё нечестивцем, безбожник, сумасшедшим, бешеным, диким зверем, волком».
Православный автор «Гаврилиады»143 назвал Руссо «красноречивым сумасбродом»144. Мог ли Руссо не «сумасбродить», не писать того, что написал? Он что, не знал, к чему это может привести? Знал. Но истинный мыслитель отличается от конформиста тем, что живёт по правилу: «Пусть мне будет тесно, зато мыслям моим – будет просторно».
Многим, живущим по такому правилу, стало тесно сначала в тюремной камере, а потом – в наспех сколоченном гробу. Зато освобождённые мысли, которым стало просторно, разлетались по миру, поражая своим вольным полётом очарованных современников.
Кант читал и перечитывал «Эмиля» с неизменным волнением. И если перед этим произведением преклонил голову родоначальник немецкой классической философии, то о других поклонниках книги можно не говорить.
И вот что напоследок.
Вы заметили, как похожи судьбы Абеляра и Руссо? Оба не стеснялись высказывать новаторские идеи; оба обходились малым числом друзей, зато недругов у обоих было предостаточно; оба бросили открытый вызов отцам церкви. Одного не сожгли, потому что костры ещё не успели разгореться, второго – потому что все костры уже отпылали. Абеляра погубило «средневековье» двенадцатого века, Руссо преследовало «средневековье» восемнадцатого. Оба перешли в мир иной, полностью исчерпав и физические, и душевные возможности борьбы. Но не это ли цель человеческой жизни?
Гораздо хуже, когда дряхлый старичок шамкает: «А я бы мог… А мне бы тогда… А почему я не…»
Крепко жму Вам руку, и до следующего письма.
-28-
Приветствую Вас, Серкидон!
Продолжим о браке по любви. Моралист Николя Шамфор, из книги «Максимы и мысли»:
«Когда мужчина и женщина питают друг к другу сильную страсть, то мне всегда кажется, что каковы бы ни были препоны, их разлучающие, влюблённые, предназначенные друг для друга самой природой, имеют друг на друга божественное право вопреки законам и условностям человеческого общежития».
«Красноречивый сумасброд» Жан-Жак Руссо, в романе «Юлия или Новая Элоиза», устами молодого любовника Сен-Прё :
«Почему же какой-то бессмысленный предрассудок изменил пути провидения и нарушил гармоничный союз двух мыслящих существ? Почему тщеславие жестокого отца скрыло от людей истину и заставило два нежных и добродетельных сердца, созданных всем на утешение, стенать и лить слёзы? Ведь брачный союз является не только самым священным, но и самым свободным из обязательств! Да, все законы, стесняющие его свободу, несправедливы, все отцы, посмевшие его навязать или разрушить, – изверги. Эти непорочные узы, созданные самой природой, не зависят ни от власти государя, не от воли родителей, а только от Промысла единого нашего отца, которому дано повелевать сердцами людей, – приказывая им соединиться, он может заставить их и полюбить друг друга».
Судьбе было угодно отогнать Сен-Прё от тела любимой ученицы, и раздражение героя понятно. Он находит своего дракона в лице биологического отца любимой, стремится умалить его роль, предлагая вершить судьбы влюблённых Отцу-Вседержителю, которому сверху виднее будет.