И тут Эл-Ит начала смеяться. Смех был слабый, она повернула голову в сторону, прикрыла рот рукой, но все-таки это был смех. Бен Ата облегченно улыбнулся, хотя знал, что этот ее смех запросто может перейти в рыдания.
— Что ни говори, а нам пора поесть. — Тон его еще больше напомнил ей хозяйственного братца, так что она засмеялась громче, потом перевернулась на живот, закрыла голову руками и попросила его: — Уйди, уйди отсюда, оставь меня одну.
И Бен Ата энергичным шагом удалился в предназначенные для него комнаты, расположенные справа.
У себя он принял ванну, переоделся. Надел тунику, специально предназначенную для церемоний и особых случаев, потому что в шкафу не оказалось ничего подходящего для этой встречи или свадебного завтрака.
Потом вернулся в центральное помещение. Эл-Ит уже ушла в свои комнаты. Бен Ата сел за маленький столик у стрельчатого окна, за которым накрапывал серый дождь, принесенный ветром, и сразу же оперся подбородком о руку и погрузился в размышления об их общих проблемах правителей. Здесь Эл-Ит и обнаружила его позже, но он так погрузился в свои мысли, что не услышал ее шагов.
Эл-Ит нашла у себя в шкафу легкий белый льняной халат, оставленный одной из девушек, убиравшей павильон. Сняв свое темно-синее платье, она вышла к Бен Ата в этом одеянии, в котором он сразу признал халат уборщицы.
Но не сказал ни слова. Даже подумал, что белый цвет ей идет — освежает. И даже решил, что она, пожалуй, хорошенькая, если бы только сумела подобрать другое выражение лица, более подходящее для общения с ним. Но Эл-Ит опять стала серьезной, и в тот момент это как раз соответствовало его умонастроению.
Между креслами у окна стоял небольшой квадратный столик, резной, инкрустированный цветными породами дерева. Столик этот тоже появился тут в точном соответствии с Приказом Надзирающих.
— Что будешь есть? — спросил Бен Ата.
Не успела Эл-Ит ответить, как он хлопнул в ладоши, и перед ней возникли фрукты, хлеб, горячий ароматный напиток.
— Слишком скромно. — И он снова хлопнул в ладоши. Перед ним появились холодное мясо и галеты, которыми кормили солдат в полевых условиях.
— Слишком скромно, — теперь это сказала она.
— На тебя, я смотрю, не произвел впечатления мой небольшой трюк? — с сарказмом, но довольно беззлобно поинтересовался Бен Ата.
— Еще как произвел, но, наверное, это тоже составная часть Приказа.
— Вообще-то да. У вас есть что-нибудь подобное?
— Нет.
— Представляешь, стоит только мысленно заказать, и заказ тут как тут. — Бен Ата радовался, совсем как мальчишка, и Эл-Ит догадалась, что он задумал материализовать что-то еще.
— Ой, не надо, — попросила она. — Не будем злоупотреблять.
— Ты права. Как всегда. — И начал расторопно есть, набивая полный рот.
Они не спешили закончить завтрак, специально тянули время. Больше всего оба нравились друг другу в роли монархов, несущих тяжкий груз ответственности, — мыслящих, серьезных. «Жаль, — говорил он себе, — что она ведет себя не так, как другие девушки, к которым я привык». Но на самом деле он уже привык к ней и начинал ей доверять. Она же забывала свою врожденную антипатию к мужчинам такого генотипа, видя, что он старается мыслить и ищет точки сближения с ней, готовый попытаться разрешить проблему, столь важную для обоих.
Они не столько ели, сколько разговаривали, глядя сквозь стрельчатое окно, за которым с монотонным журчанием моросил бесконечный дождик.
К полудню дождь перестал, и они пошли побродить босиком между фонтанами, добросовестно плещущими в уже переполненных прудах, так что ходить пришлось по мелким теплым лужам. Бен Ата, как ребенок, радостно топал по воде и поднимал брызги в лужах, и Эл-Ит было неприятно на него смотреть: это выглядело довольно глупо — король словно с цепи сорвался. Он и сам все время чувствовал какую-то неловкость, неправильность своего поведения, даже как будто ожидал наказания за то, что разыгрался. И когда Эл-Ит предложила вернуться в помещение, Бен Ата тут же обрел привычную жесткость и корректность манер, как ребенок, которого слишком резко одернули. Она бросила быстрый взгляд на горные пики своей страны, уже слегка расцвеченные солнцем, опускающимся позади них в прозрачную синеву, и заметила, что он поджал губы и покачал головой. Этот человек не признавал полумер: либо разрешено, либо запрещено — третьего не дано! Но, оказавшись в помещении, они сумели восстановить прежние дружеские отношения и возобновить разговор.
Им так и не удалось установить, что же такое происходит в их государствах и какие неправильные решения принимали тот и другой, — но обоим было понятно, что дело обстоит именно так. И обоим казалось, что решение где-то рядом, но оно, тем не менее, постоянно от них ускользало.