— Я раз, что он ушел, — пробормотал, наконец, Рошбрук, — Он умный мальчик, он выкрутится.
— Он очень умный, — согласилась Джек. — Но только увижусь ли я с ним когда-нибудь?
— Не бойся, увидишься, когда все уляжется. Мы здесь не может оставаться.
— Хорошо, если бы в самом деле так все устроилось!
— Будем надеяться на это, а пока ложись в постель. Не хорошо будет, если заметят, что мы не ложились, или увидят у нас в коттедже свет так близко к утру. Ляжем-ка спать, Джен.
Рошбрук и его жена пошли спасть, свет погасили, и все в доме успокоилось, кроме совести Рошбрука, который всю ночь ворочался с боку на бок. Джен не спала тоже, прислушиваясь к реву ветра. Ее пугал, заставлял вздрагивать малейший шум, даже пение петуха. Потом под окнами стали слышаться шаги прохожих. Рошбруки не в силах были больше лежать. Джен встала, оделась, зажгла огонь и увидала, что Рошбрук сидит на постели в глубокой задумчивости.
— Я думаю, Джен, — сказал он, — не лучше ли будет уничтожить «Немого»?
— Собаку-то? Зачем? Ведь она рассказать ничего не может. Нет, нет, не убивай бедного песика!
— Говорить он не может, но у неге есть чутье, он может навести на след.
— А пусть наводит. Ведь это не будет уликой против тебя.
— Против меня не будет, но это усилит улике против Джо.
— Против бедного нашего мальчика? Да, пожалуй. Но и убийство собаки покажется подозрительным. Лучше ее запереть.
— Хорошо. Запри ее куда-нибудь и привяжи покрепче.
Джен заперла собаку и принялась готовить завтрак. Только что они с мужем сели за стол, как щелкнула дверная задвижка, и в комнату заглянул школьный учитель Фернес, зашедший за мальчиком Джо, чтобы вместе с ним идти в школу.
— Доброго утра, — сказал он. — А где же мой друг Джо?
— Входите, сосед, входите и дверь за собой закройте, — сказал Рошбрук. — Мне нужно вам два слова сказать. Чашку чаю не выпьете ли? Моя хозяйка сейчас вам нальет хорошего.
— Охотно выпью. Чай у мистрис Рошбрук всегда отличный. Но где же мой друг Джо? Неужели он еще не вставал, ленивец этакий? Мистрис Рошбрук, отчего вы такая печальная?
— Еще бы не быть печальной! — заплакала Джен, прикладывая к глазам передник.
— Что случилось, мистрис Рошбрук? — допытывался педагог.
— Мы очень встревожены из-за Джо. Сегодня утром его не оказалось дома, постель была пуста, и до сих пор его нет.
— Да, это странно. Куда он мог убежать, плутишка?
— Мы не знаем, — сказал Рошбрук. — Только я заметил, что он взял с собой мое ружье, и страшно боюсь.
— Чего же вы боитесь?
— Не убежал ли он стрелять дичь, и не схватили ли его сторожа?
— Да разве он это делал когда-нибудь?
— По ночам — ни разу, а если делал, то днем. Он всегда говорил, что ему очень хочется поохотиться.
— Знаете, сосед, в этом втихомолку вас самих все подозревают. Для чего вы держите ружье?
— Просто по привычке, я всю свою жизнь провел с ружьем в руках, — отвечал Рошбрук. — Я не могу без ружья. Но это все одни предположения, а вы лучше посоветуйте, как нам быть и что делать.
— В таком деле трудно дать совет, — сказал учитель. — Если Джо пустился в браконьерство, как вы предполагаете, и его на этом изловили, то вы скоро услышите о нем. Но вашего-то участия в этом деле нет, конечно?
— Как, моего участия? Что вы, сосед! Неужели вы думаете, что я сам дал сыну ружье? Такому маленькому мальчику?
— Буду думать, что нет, не давали. Тогда, стало быть, очевидно, что он действовал без ведома родителей. Полагаю также, что вы не станете требовать себе назад ружье, которое по закону конфискуется в пользу землевладельца.
— Ах, что ружье!.. Мальчик, мальчик наш где? — вскричала Джен. — И что с ним сделают за это?
— Сделают с ним — о, его накажут не строго, ведь он малолеток. В ссылку его не отправят, а подержат недолго и тюрьме и возвратят родителям для домашнего исправления. Велят вам его высечь — и все тут. По-моему, вам особенно тревожиться нечего. Мой совет — не говорить обо всем этом больше никому ни слова, покуда сами чего-нибудь не услышите,
— А если мы так ничего и не услышим?
— Это будет значит, что он ушел не браконьерствовать, а затеял какую-нибудь другую проказу.
— Для чего же другого могло понадобиться ему ружье? — торопливо спросил Рошбрук.
— Правда. Ведь не мог же он задумать убить кого-нибудь, — согласился учитель.