Да, меня наказывали раньше, даже один раз досталось ремнем по мягкому месту, когда я вступилась за Риту. Но чтобы вот так... по лицу... наотмашь… нет, такого со мной еще не случалось… здесь, в «Отличной».
До того как попасть в детдом, а потом к Габарашвили, я жила с матерью и отчимом. От меня отказались только в двенадцать лет, и первые годы своей жизни я считала пощечины чем-то вполне обыденным. Только через некоторое время поняла, насколько жестока семья, в которой я родилась.
Может быть, оттого методы воспитания Габарашвили совсем не казались мне жестокими. Да, они полностью управляют нашими жизнями, держат нас за бесплатных работников, раздают команды направо и налево, зато не сопровождают эти команды подзатыльниками, кормят досыта, тепло одевают. Мне ли не знать, что бывают места похуже. Тем неожиданнее была пощечина, хотя я, конечно, знала, что меня не пощадят, если узнают о поцелуе.
— Как ты, Снегирёк? — спрашивает Лев.
Берет меня за подбородок, крутит лицо, оглядывая пострадавшую щеку.
«Гад! Предатель!» — мысленно проклинаю его я.
— Шеф, я сразу из аптечки достал, вот, приложите… — вдруг Льву что-то протягивает его огромный телохранитель и сразу же давит на газ так, что машина несется вперед еще быстрее.
Лев берет в руки небольшой пакет с мелкими белыми горошинками внутри, зачем-то лупит по нему ребром ладони, а потом прикладывает его к моей скуле. Пакет оказывается очень холодным, и я невольно отпихиваю руку «спасителя».
— Это гипотермический пакет… Хочешь, чтобы был синяк на пол-лица? — Лев настойчиво возвращает холодную штуковину на мою щеку. — Не бойся, Эва, я о тебе позабочусь.
Бояться? Вроде бы да, мне есть чего бояться — этот мужчина непредсказуем. Но пока мне слишком обидно, и обида побеждает страх.
— Вы мне обещали… вы соврали, предали…
Лев на миг замирает, громко хмыкает и вдруг выдает:
— Еще чего! Лев Величаев всегда держит свои обещания, девочка.
После такой откровенной лжи мне хочется вцепиться ногтями ему в глаза… Если бы еще ногти были…
— Тогда как бы папа Авзураг узнал…
— Вспомни, о чем ты меня просила в записке? — хитро щурится он. — Не говорить отцу о том, что между нами случилось! О поцелуе я не сказал ни слова! Вместо этого сообщил ему, что мы с тобой переспали… А ведь этого не было, поэтому чисто формально я не нарушал данного тебе обещания.
После этой информации мои глаза грозятся вылезти из орбит.
— Что-о-о?! Это же в миллион раз хуже…
— Эва, ты просила держать в тайне наш поцелуй, и я держал! Об остальном ты не предупреждала… Нужно четче выражать свои желания! — Теперь он, похоже, уже откровенно надо мной смеется.
Только мне совсем не до веселья.
Тут одной оплеухой не отделаешься!
Дядя Улдан лично предупреждал: если такое когда-нибудь случится, он выпорет провинившуюся до потери сознания. Но хуже то, что все знали — потом испорченная девушка достанется ему… Это самый главный наш страх, самая главная мотивация оставаться невинными и выйти замуж по приказу отца.
Ведь Улдан Габарашвили — садист, в этом ни у кого никогда не было сомнений. Он не трогает нас, поскольку мы невинны, это наша защита. И теперь у меня этой защиты фактически нет.
— Они же теперь меня угробят… — тихо хриплю я и чувствую, как на затылке от страха начинают шевелиться волосы.
— Они ничего тебе не сделают, Эва! Мы уехали оттуда, я тебя забрал, теперь ты под моей защитой, — как-то слишком спокойно заявляет Лев.
Да, мы куда-то едем, причем на большой скорости. Но ведь дядя — полковник полиции, от него не скрыться.
— Нас найдут… Нас обязательно схватят, мы не уедем далеко… — шепчу я, каменея от ужаса. — Он предупреждал, каждый полицейский пост — это его руки, каждая камера, которую мы проедем, — это его глаза… Он же тут огромная шишка!
— Да, здесь он — шишка, Эва, — резко серьезнеет Лев. — А в моем регионе он ноль без палочки. Как только мы выберемся из этого района…
— Да как же вы не понимаете?! Мы не выберемся, нам не дадут! Нас перехватят по дороге! — уже почти кричу я.
И тут в наш разговор вклинивается телохранитель:
— Шеф, подходящее поле через три километра!
— Эва, ты когда-нибудь летала на вертолете? — спрашивает Лев и снова улыбается.
И тут вспоминаю его разговор с подчиненными о какой-то ватрушке. Ватрушка, ватрушка… Вертушка! Наверное, я не так расслышала. Но откуда у него вертолет? Невозможно так быстро раздобыть такой вид транспорта, его же не закажешь как такси. Совершенно невозможно!