– Тьху, – вырывается, когда замечаю припаркованный в сотне метров потрепанный седан Соловьева. – Это и есть твой сюрприз? Скажи, что я ошиблась.
Кажется, у меня от злости даже зубы разболелись.
– Мне казалось, что мы подруги, – смотрю на Олю, а она снова бормочет свое «прости, прости».
– Он прощения хочет попросить, – пищит подруга.
– Сдалось оно мне, – ворчу, глядя на стоящего у машины Пашку, лицо которого, как в дурацкой комедии, заслоняет огромный букет.
Красные розы – их в букете, наверное, до полсотни. Он такой пышный, что за ним лица Паши не разглядеть, но, когда он опускает цветы вниз, непроизвольно жмурюсь. Потому что оно… фиолетовое. Лицо, в смысле, Пашкино, похоже на переспевший баклажан, забытый на поле под палящими лучами солнца.
– Да уж, здорово ему досталось, – злорадно усмехается Оля и снова подхватывает меня под локоть. – Он позвонил мне утром, чуть не рыдал, такой жалкий… говорит, вину свою чувствую, а сейчас очухался немного, хочу у Аринки прощения попросить. Помоги, Чернова, не будь стервой. Я трубку бросила, а он давай пять раз подряд наяривать. Измором меня взял, клянусь!
Оля торопливо поясняет, зачем решила участвовать в этом цирке, а я вздыхаю.
– Дурочка ты.
– Прощаешь? – с надеждой в глаза заглядывает, а я киваю.
Паша идет к нам. Улыбается недавно разбитыми и уже немного зажившими губами, но ему непросто: в глазах боль и скорбь всех угнетенных малых народов.
– Мирослав действительно псих, – замечаю, потому что чем ближе Паша, тем сильнее в этой мысли убеждаюсь.
– Зато очень красивый, – зловеще вещает Оля. – Повторяю: если в вашем баре будет такой наглухо отбитый охранник, вам никакие бандиты не страшны. И крыша!
– Кто-то кажется криминальных новостей обчитался.
– Или любовных романов, – хихикает Оля, но тут же замолкает, когда Паша останавливается напротив, протягивает букет и требовательно им в меня тычет.
– Это тебе, Цар… Арина.
Паша немного глуповат, а еще есть вариант, что Мир все-таки отбил ему последние мозги, раз он для меня цветы покупает.
– У тебя случайно нет сотрясения? – озвучиваю свои мысли вслух, а Паша качает головой.
– Не боись, я целый, и с головой у меня все в порядке. Ну, держи же! А то рука уже от этих цветов затекла.
Наверное, это у меня с головой плохо, но, когда в меня тычут роскошными цветами, инстинктивно их принимаю. Осторожно, словно цветы могут быть отравлены, тянусь носом к упругим лепесткам, но они, к сожалению, совсем не пахнут. Искусственные розы, выращенные в теплице, лишь немногим отличаются от пластмассовых похоронных. И искреннее желание загладить передо мной вину тоже кажется искусственным, фальшивым.
– Зачем пришел? – спрашиваю настороженно, а Паша опускает взгляд и смотрит на носки своих ботинок.
Я тоже смотрю, но ничего примечательного в них нет – ботинки как ботинки, чистые очень.
– Оль, – Паша мнется, но моя подруга решительно качает головой.
– После того, что ты учинил в баре, я с тобой Аришу ни на секунду не оставлю. Я пошла тебе навстречу, но большего не проси!
Оля становится рядом, плечом к плечу и складывает руки на груди, будто мой личный цербер. Пашка, набычившись, смотрит на нее, пытается взглядом в дугу согнуть, но Олю так просто не сломать. А мне вдруг резко надоедает этот цирк.
– Оль, правда, пойди кофе купи, – раздраженно вздыхаю, а букет в моих руках вдруг очень тяжелым становится.
Вокруг воцаряется тишина, на нас смотрят, кажется, все, и чужие взгляды жгут почище искр от костра. Терпеть не могу быть в центре внимания.
– Ладно уж. Но смотри мне! Если я только узнаю…
– Оля, блин, иди уже! – теряю терпение, и подругу ветром сносит.
– Арина, я…
– За что тебя избили? Ты… плохо выглядишь. Надо было в больницу.
– Ой, ладно тебе. Ну, получил разок в морду. С кем не бывает? За дело получил.
Паша изо всех сил пытается казаться беспечным, но получается плохо. Заплывшие глазки бегают, нижняя губа трясется, словно Соловьев вот-вот разрыдается. Светло-русые волосы взъерошены на затылке, будто Паша трепал их без устали.
– Зачем ты мне букет купил? Что, на трезвую голову обезьяна уже не кажется такой уродливой?
Паша морщится, будто бы я ударила его ногой в живот, а я опускаю руку с зажатым в ней букетом.
– Арина, я не знаю, что в тот день случилось. У меня будто бы башка отключилась, глупости городил. Даже не помню ничего, веришь?
– Надо меньше пить.
– И это тоже, – кривит губы в фальшивой улыбке. – Но я все осознал! Арина, я все осознал и прошу у тебя прощения. Искренне и от души. Хочешь, на колени встану? Нет, правда, хочешь? Скажи только, я все сделаю, чтобы прощение твое заслужить!