– Аптека рядом, – взмахиваю рукой в сторону выхода из сквера, где за поворотом действительно есть здание с красным крестом на вывеске. – Ладно-ладно, не настаиваю. Я уже почти все, потерпи еще немного.
Я до такой степени сосредоточена на оказании первой помощи, что перед собой ничего почти не вижу. Кажется, еще немного и язык высуну, стану похожей на первоклашку, выводящую в прописях крючки и палочки. Наверное, делаю глупости сейчас, но раз не смогла пройти мимо, нужно довести дело до конца. Когда заклеиваю пластырем ссадину на лбу, и моя «работа» закончена, вдруг замечаю, какие интересные глаза у Мирослава. Они были все время в десятке сантиметров от меня, но я только сейчас увидела необычный оттенок радужки: синева, зелень и болотного оттенка прожилки у зрачка. Сминаю в руке окровавленные салфетки, неловко пытаюсь запихнуть в сумку, но Мир перехватывает мое запястье и слегка сжимает. Не до боли, а до легкого покалывания на кончиках пальцев. Облизывает губы, проводит большим пальцем вверх по тонкой коже и, добравшись до ладони, нажимает у ее основания какую-то точку.
– Ой, – вскрикиваю и разжимаю ладонь, а Мирослав хмыкает, забирает у меня салфетки и, не глядя, выбрасывает их в соседнюю урну.
– Спасибо за помощь, – говорит хриплым голосом, а у меня при его звуках странная волна проходит по телу, задевает каждую клеточку.
Приходится отступить, потому что вдруг становится очень неловко, но Мирослав раскрывает пакет, заглядывает внутрь и достает один пончик. Смотрит на него удивленно, после переводит на меня вопросительный взгляд, будто разрешения спрашивает, а я медленно киваю. Это очень странно, честное слово. Будто меня засосало в какую-то другую реальность, в которой даже время течет по-другому. У Мирослава такой взгляд… немного холодный, пытливый, сосредоточенный – он удерживает и не дает отвернуться, хотя мне очень хочется.
Он смотрит на меня, как тогда, в баре. Без тени отвращения, без намека на брезгливость. Словно не видит всего, что печатью лежит на моем лице, что отличает от других, делает особенной не в самом лучшем смысле слова. Мирослав впивается белыми крепкими зубами в пончик и ставит рядом с собой на лавочку пакет и стакан с кофе. Выбор дает: подойти и забрать или сбежать, как последней трусихе.
И я делаю шаг вперед, а Мир усмехается уголком губ. Словно знал, что я смелая. Будто бы ожидал, что именно так и поступлю. Кофе немного остыл, но я пью его жадными глотками, совсем не чувствуя вкуса. Мир доедает пончик, а я стою рядом всего в нескольких сантиметрах от его колена, и Мирослав – наверняка специально – чуть шире раздвигает ноги, задевает мое бедро.
Один пончик Мирослав съедает со скоростью звука, а я достаю второй. С шоколадом – самый вкусный. Протягиваю Миру, он вопросительно приподнимает бровь, а я говорю, что одного такому здоровяку вряд ли было достаточно. Мирослав смеется. Запрокинув голову, от души, и все-таки берет из моих рук пончик. Есть во всей этой ситуации что-то глупое, но веселое. Безбашенное немного. Когда второй пончик отправляется за первым буквально за несколько секунд, Мирослав снова обхватывает пальцами мое запястье, чуть тянет на себя и я снова оказываюсь между его расставленных ног. Мир расслабленно откидывается на спинку лавочки, смотрит на меня снизу-вверх и, протянув руку, касается моей щеки. Безошибочно дотрагивается до скопища самых уродливых шрамов, спрятанных под солидным слоем тонального крема, а я дергаю головой. Пытаюсь отстраниться, отвернуться, спрятаться, но ничего не получается.
Волшебство рассеивается, я хочу скорее сбежать отсюда, пока пытливый взгляд Мирослава не превратился в насмешливый, но Мир встает и, оказавшись близко до закончившегося вмиг кислорода, резким движением опускает вниз шарф, оголяя мой подбородок и нижнюю челюсть. Властно убирает мои волосы с лица, заправляет их за уши, обхватывает щеки ладонями. Его взгляд, что тот магнит, притягивает к себе, не дает увернуться.
– Не бойся, – говорит, почти касаясь губами моего уха, – тут нет врагов.
В голове что-то щелкает. Какое-то забытое воспоминание наплывает туманом. Оно очень важное, по-настоящему значимое, но заблокированное в самом глубоком уголке сознания. Вглядываюсь в лицо Мирослава, ищу в нем знакомые черты – то, чего раньше не замечала, но Мир отпускает мое лицо и, коснувшись прохладными пальцами щеки еще раз, уходит, даже не обернувшись. А я остаюсь одна в пустом сквере и смотрю Мирославу вслед. Я должна вспомнить, обязана. Только сама не понимаю, что именно мне нужно вспомнить.