Дурное предчувствие не обмануло: Вилли дома не оказалось. Фрида опустилась на стул в кухне и заплакала: «Эх, Вилли, Вилли! Для того ли я спасала тебя, прикрывала своим телом при бомбежке, отдавала тебе последний кусок? Почему ты не хочешь стать хорошим человеком, таким, как твоя сестра Линда? Прилежно учиться, честно работать…»
В дверях звякнул звонок: «Линда!»
Фрида поспешно утерла слезы. Пошла к дверям, стараясь придать своему лицу бодрое выражение.
Свежая и оживленная Линда поцеловала мать в щеку, но тут же отстранилась:
— Опять плакала, мама? Мы же с тобой договорились! Ты не должна плакать!
— Я не плакала. Так, немного… Не об отце — о Вилли.
— Тоже не надо, мама. Не стоит. Стукнется своим глупым лбом, набьет здоровенную шишку — тогда сам поймет.
— Что ты говоришь, Линда? Ну как можно?
— Да, да, иначе его не убедишь. У нас на заводе нашлись два таких же поросенка, правда, чуть постарше: сбежали в Западный Берлин. Думали, им все предоставят даром: шоколад, апельсины, бананы. Как бы не так! Никому они там оказались не нужны, своих лоботрясов девать некуда. Вернулись обратно, словно побитые собачонки. Хлебнули «свободы» и «демократии»!
— Вилли отец приваживает…
— Не называй его так! Не отец он мне! И Вилли, если уйдет в «Дрюбен», перестанет быть братом. Я ему так и сказала.
— В кого ты такая… непримиримая? — вздохнула Фрида. — Смотри, солоно придется тебе в жизни. Таким людям жить нелегко. Потому и женихов у тебя нет настоящих. Отталкиваешь своим характером.
— Мне женихов не надо. Я за дипломную взялась.
— Диплом дипломом, а муж мужем. Не остаться бы тебе одинокой, красавица.
Линда пропустила слова матери мимо ушей.
— Мама, собирайся в кино!
— Что за кино? Как это так вдруг?
— Вовсе не вдруг. В Доме дружбы. Сегодня там картина очень хорошая — советская, студии «Мосфильм».
— До того ли мне, дочка? Пошла бы лучше с подругами.
— Нет, нет, я хочу с тобой. Ты моя лучшая подруга, — Линда обняла мать, поцеловала ее в седую прядку и, напевая, пошла умываться.
Душевная дочь Линда, чуткая, заботливая. Знает, что у матери тяжело на сердце, вот и развлекает ее, поведет то в кино, то в театр, или книгу принесет интересную.
Фрида включила кофеварку. Сегодня ей удалось купить натурального кофе. Линда любит покрепче.
Прежде Фрида совсем не читала книг. Да и кто из обремененных семьей «хаусфрау» успевал читать? А теперь простые берлинские женщины читают. Есть даже такие, которые выписывают газеты. Начали шевелить мозгами, размышлять.
Название книги, которую Линда принесла из библиотеки Дома дружбы, такое, что она словно бы предназначалась именно Фриде Кампе: «Мать». Имя русского писателя тоже примечательное: по-немецки означает bitter[99]. Такое имя он взял потому, что жил смолоду горькой жизнью бедняка, познал все невзгоды простых людей. Про эту самую безрадостную жизнь он и пишет в начале своей книги, а потом про то, как лучшие русские люди решили изменить эту жизнь — свергнуть царя и других господ.
Пишет Максим Горький очень просто и понятно — не так, как иные прежние немецкие писатели, которые выдумывали всякую ерунду. Люди в его книге встают перед глазами живые — словно бы Фрида сама их знала когда-то. Взять хотя бы Пауля Власова. Он хоть и русский, а удивительно похож на покойного брата Бруно. И совсем так же флаг нес перед колонной демонстрантов — как Бруно в двадцать девятом году. И так же его арестовали полицейские. Только Бруно потом замучили в концлагере, а что стало с Паулем — неизвестно. Может быть, он остался жив?
Спросила Линду. Но дочь тоже не знала:
— Так уж кончается книга, мама. Наверное, Пауль участвовал потом в Октябрьской революции и в гражданской войне. А ты не находишь, мама, что между вами есть сходство? Между тобой и Ниловной?
Фрида от удивления приоткрыла рот:
— Что ты! Что ж между нами общего?
— Ниловна была такая же честная работница и заботливая мать, как ты. И потому она пошла за своим сыном Паулем.
— А я? Разве я собираюсь идти за тобой? Где уж мне!
— Да. Ты, мама, Человек другого поколения, тебе очень трудно перестроиться, но все же мы с тобой делаем одно дело. Мы с тобой политические соратники.
Фрида тихо рассмеялась:
— Ну и сказанула ты, Линда! Какой я «соратник»? Я человек, далекий от политики.
— Вот уж неправда! Ты принимаешь самое активное участие в политике. В самой большой — в практической.
Линда начала горячо объяснять матери, как она своим трудом строителя наносит сокрушительные удары противникам ГДР.