Однако в последние месяцы кто-то стал перегибать палку. Два раза подряд, не дав людям привыкнуть к новым нормам, опять увеличили объем выработки на десять процентов. Это уж слишком! Разве так делают разумные руководители? Не каждый мог и прежнюю норму вытянуть, Фрида это знает точно. Сама она справлялась, но вдова Краузе, которая старше ее на девять лет, никак не могла осилить. И слабенькая очкастая Матильда тоже. Старались, а не могли. Что ж им делать теперь?
Фрида пыталась объясниться с бригадиром, говорила ему, что тут явный перегиб, ничего путного не получится. Люди недовольны, ворчат, ругают начальство. Их тоже надо понять. Но бригадир только морщился и безнадежно махал рукой.
В последние месяцы на гигантскую берлинскую стройку приехало много разнорабочих из других округов. Они только понаслышке знают, что такое «берлинский темп». Им и без того трудно втягиваться, а тут еще этот резкий скачок. Да и сознание у провинциалов не то, что у столичных пролетариев, — они охотнее верят вздорным слухам.
Слухи ползут и множатся в последнее время пуще прежнего. Западные радиостанции долбят с утра до ночи. «РИАС» разглагольствует про «потогонную систему». Хватает же наглости этакое молоть! Бесстыжие рожи! Уж она-то, Фрида, знает, как умеют хозяева выматывать жилы из рабочего человека. Ей приходилось работать на них. А сколько всяких унижений приходилось глотать! Закон-то всегда был на стороне богатых.
Несколько дней назад на стройке появились какие-то слишком разговорчивые люди. Одеты по-рабочему, а говорят с оглядочкой, вкрадчиво толкуют о «гражданских правах», о «свободных выборах».
Этих вкрадчивых, с тихими голосами, некоторые слушают, соглашаются с ними. У людей сейчас много трудностей, забот, а тут еще скачком вздули нормы. Причины для недовольства есть, что и говорить…
Парк Фридрихсхайн, зеленый остров среди каменного моря, — излюбленное место отдыха берлинцев. Здесь находятся памятники героям двух революций — 1848 и 1918 годов.
На краю парка «Кламоттенберг» — огромный холм, возникший из обломков Берлина. Его покрыли слоем земли, посеяли газонную травку, посадили кусты и молодые деревца — липы, ели, березы. Когда деревья станут большими, в их тени можно будет посидеть на скамейке, вспомнить минувшие тяжкие годы. «Кламоттенберг» останется навсегда грандиозным памятником берлинским пролетаркам, женщинам с совковыми лопатами.
Фридрихсхайн густо заполняет синеблузая молодежь. Сегодня вечером здесь праздник ударного труда. Трубят заводские духовые оркестры, разносятся старые боевые песни. Перед публикой, сидящей прямо на траве по склону холма, выступают на подмостках самодеятельные артисты. Искусство их не самого высокого класса, но артисты стараются от души: чем богаты, тем и рады. И это публика высоко ценит и одобряет.
«Такие взаимоотношения артистов и публики тоже нечто новое в молодом государстве, — думает Бугров, шагая по аллеям парка, под живым еще впечатлением от уличных картин Западного Берлина. — Между ними нет своекорыстных посредников, нет пошлости. Чистое, жизнерадостное искусство!»
Побывав днем, как и намеревался, в посольстве у Паленых и в райкоме у Вернера, он рассчитывал теперь найти Линду, чтобы рассказать ей о вилле «Хуфайзен». Линда должна быть здесь: EAW один из организаторов праздника.
Вспомнив, что с утра не проглотил ни крошки, Бугров вошел на веранду, взял у буфетной стойки порцию сосисок и кружку пива, сел в углу за деревянный стол.
Рядом под кронами сидят уставшие после работы пожилые берлинцы. Неторопливо тянут пиво, жуют бутерброды и сосиски со сладковатой немецкой горчицей, негромко переговариваются.
Обслуживают они себя сами: если захотелось еще одну кружечку «прицепить», то подойди к стойке, возьми ту, где уже отстоялась пена, долей из бочки и принеси. Труд не велик, зато никакого былого ресторанного чванства.
«В нашем пролетарском гимне поется: «Мы наш, мы новый мир построим». И построим — дай срок, — думает Бугров. — Все будет в том мире новое. Будут построены огромные стадионы, где люди смогут заниматься любимыми видами спорта. Поднимутся дворцы культуры с залами и студиями для всех видов самодеятельного искусства. Вырастут парки, во сто раз благоустроеннее этого Фридрихсхайна, оснащенные всем, что нужно людям для отдыха, развития и веселья».