Долгие кровопролитные бои шли за Кенигсберг — столицу Восточной Пруссии. Когда в городском парке Кенигсберга хоронили погибших советских воинов, полковник из политотдела дивизии в своей речи говорил о прадедах этих солдат, которые здесь же громили двести лет назад хваленые полки Фридриха Второго.
— Гитлер считает себя учеником и последователем «великого» Фридриха, — сказал полковник. — Говорят, над своим столом в рейхсканцелярии он повесил его портрет и в трудных случаях с ним советуется. Не знаю, что ему посоветует Фридрих, а нам надо вспомнить русского генерала Чернышева, который не стал мешкать, а, разбив Фридриха, с ходу взял Берлин.
Позже, когда дивизия отдыхала на окраине Кенигсберга, несколько офицеров, среди них Бугров, попросили полковника рассказать подробней о войне России с Пруссией.
— Наемная армия Фридриха разбежалась, — рассказывал полковник. — Чтобы избежать позора, «великий» собирался отравиться. Но тут, на его счастье, внезапно умерла царица Елизавета, дщерь Великого Петра. На престоле оказался ничтожный человек — голштинский принц Карл Петр Ульрих, назвавшийся Петром III. Он тотчас заключил мирный договор с Фридрихом, перед которым благоговел, вернул ему все завоеванные прибалтийские земли да еще обещал дать солдат для новых походов Фридриха. Такого надругательства русское офицерство не потерпело. Несколько отчаянных гвардейцев устроили заговор и закололи поганца.
— И поделом! — вырвалось у молоденького лейтенанта.
— На этот раз война закончится по-другому, — продолжал полковник. — Мы потребуем безоговорочной капитуляции. Беспощадно покараем тех, кто развязал эту войну и причинил столько горя народам. Отучим навсегда империалистических разбойников зариться на чужие земли, попирать права и достоинство других народов!
— Отучим! — раздались молодые голоса. — Отобьем охоту!
Севернее и южнее гремели крупные сражения, а дивизия, в которой находилась рота Бугрова, продвигалась по какой-то странной полосе. Словно кто-то неведомый убрал все живое, оставив в неприкосновенности дома, заводы, фабрики и прочие строения. Правда, при ближайшем рассмотрении оказывалось, что это не совсем так — машины и другое ценное оборудование было вывезено или испорчено. И все же в некоторых домах оставалось многое нетронутым: в шкафах висели платья и костюмы, кровати стояли застеленными, из-за поспешного бегства хозяева оставляли на кухне даже теплую пищу в кастрюлях и на сковородках. Случалось, правда, отравленную.
В одном таком обезлюдевшем городке Бугров отошел на несколько шагов от своего «студебеккера» и оказался вдруг в музыкальном магазине. Под добротными чехлами стояли пианино и рояли, на длинных полках пестрели богато инкрустированные аккордеоны, блестели медные трубы, а на прилавке в кожаном футляре лежала изящная темно-вишневая скрипка. Наверное, хозяин магазина хотел ее захватить с собой, но, услышав грохот танков, поспешно бежал.
С детства мечтал Андрей о скрипке, но такая не являлась ему даже в самых сладких грезах. Положив автомат на прилавок, он достал из бархата хрупкое чудо, отковырнул новенький смычок, затаив дыхание, провел им по струнам…
Скрипучий мерзостный звук прервал тишину. Бугрову показалось, что он разнесся по всему немецкому городку.
«Сбылась мечта идиота! — усмехнулся Андрей, уложил скрипку в футляр и опять привычно навесил на плечо автомат. — А вот на нем играть наловчился. Преуспел…»
В маленьком городишке Толькемит Бугров впервые увидел море. До войны только мечтал о нем, надеясь побывать когда-нибудь в Крыму или на Кавказе. А теперь увидел море замерзшим, покрытым нетолстой коркой льда. Подивился: соленая вода вроде бы не должна замерзать так легко. Правда, это был всего лишь небольшой заливчик.
Сквозь голубоватую корку льда в заливчике торчит прошлогодний тростник, словно порыжелая стерня в подмосковном поле, а на берегу прикорнул небольшой консервный заводик. Еще недавно он дымил вовсю. Теперь труба не дымит, котлы остыли, но заготовленной впрок сладкой продукции на всю дивизию хватит. Разбили несколько бочек прикладами, достали ложки из-за голенища и принялись за густой сливовый джем.
Подходили солдаты из соседних батальонов, разбивали на двоих-троих целую бочку, ели повидло ложками, словно из котелка. Самые лакомые этим не довольствовались — стали откупоривать обнаруженные на складе картонные ведра: вдруг в ведрах не сливовое, а какое-нибудь иное варево? Скажем, вишневое или малиновое? Оказалось, к сожалению, сплошь сливовое. Пожалковали. А еще жалковали, что нет хлебца свеженького и кипяточка вдоволь. Гольем-то много ли примешь?