Почему-то мне становилось все труднее на чем-либо сосредоточиться. Может быть, и в этом была повинна Хана?
— Хана? — эмоции Хабира снова хлынули в мой мозг, его давление становилось нестерпимым, и я готов был закричать… или этого хотел не я, а он? Мне и раньше приходилось передавать свои эмоции компьютеру, но обратная связь никогда не была столь полной, так что я не мог отличить чужих мыслей от своих собственных.
Происходившее уже не было игрой, когда принято притворяться и блефовать. И Хабир не вел себя как шулер, хладнокровно манипулирующий моим сознанием. Он был просто одиноким стариком, заключенным в машину, как в дом престарелых, и теперь отчаянно искавшим любую ниточку к реальному миру.
Внезапно мне стало его очень жалко, мне даже захотелось показать ему Хану, нашу первую встречу с Ханой, свидание в тусклом призрачном подземелье, а затем в Павлиньей гостиной «Занаду». Вспомнить, как мы сидели рядом, ели, пили вино, наслаждаясь мелодичным перестуком дождя…
— Ринг! С тобой все в порядке?
Ох-х-х! Я очнулся, лежа лицом на клавиатуре компьютера, и не мог вспомнить, что со мной случилось.
— О-о, простите. — Я выпрямился, оттолкнувшись от консоли ватными руками, и снова откинулся на спинку стула.
— Что с тобой? — в его озабоченности звучали гнев и страх.
Моя левая штанина ниже колена насквозь пропиталась кровью.
— Мне кажется… я дал течь. — Эта не очень уместная шутка так меня самого насмешила, что я принялся хохотать. ЭТО НЕ СМЕШНО! НЕ СМЕШНО! И мне действительно вдруг стало не до смеха, мне уже не хотелось сидеть сложа руки и предаваться сладким воспоминаниям, потихоньку истекая кровью.
— Прости меня, Ринг. Я не думал, что так произойдет… Я не хотел этого. Ты так много для меня значишь…
Бедный старик, думал я, слабея, несчастный Коррам Хабир, бедняга, тебе хочется того же, что и мне… чего мы все хотим… чего хотят они… свободы, это все, что им надо: права жить так, как им хочется… ласкать друг друга… смотреть на дождь… Но ты не даешь того, что им нужно… и сам не имеешь этого.
Зачем тебе это, бедный старик? Как тебе, должно быть, тяжело здесь…
Со слезами на глазах я потрогал пустой экран, уныло взиравший на меня своей единственной слепой глазницей, и оставил кровавую полосу на его гладкой поверхности. Я был весь переполнен скорбью и жалостью, не зная и не желая знать, кто из нас двоих испытывал их.
— Прекрати, Ринг! Ради Бога, перестань, — его мысль отдалась во мне, как пощечина.
Я словно очнулся ото сна и глубоко вздохнул.
— Что тебе нужно от меня? Зачем ты сюда пришел?
— «Глазок», — подумав я, — я хочу сделать в твоей системе «глазок» для… — я старался не вспоминать о них, — ...людей, которые хотят быть свободными.
— Хорошо. Я понял. Делай.
— Что?
— Я не буду тебе мешать.
Я не мог поверить собственным ушам, точнее — мыслям.
— Но почему?
— Потому что ты пожалел меня, Ринг. Все готовы жалеть только людей, угнетенных тираном. Но очень немногие способны понять, чего это стоит ему самому. Ты жалеешь нас всех… и за это я перед тобой в долгу. Ты почти заставил меня поверить в то, что благородные побуждения заслуживают награды. — Он будто весь подался назад: так прячет голову в свой Панцирь измученная черепаха. — Но я все же деловой человек, Ринг. Поэтому я предлагаю тебе сделку. Ты единственный человек во всей солнечной системе, который может дать мне то, чего хочу я. А я хочу видеть твоими глазами, хочу знать, что ты за человек. «Глазок» будет открыт до тех пор, пока ты будешь приходить сюда раз в месяц и помогать мне видеть мир.
Неимоверным усилием воли я сфокусировал внимание на его словах.
— Согласен! По рукам! Я вернусь, если когда-нибудь… я смогу выбраться отсюда живым…
— Я верю. Делай свой «глазок». Я не буду мешать.
И система дала отбой защите, покорно подняла руки и опустила подъемные мосты. «Этанак» внес нужные изменения в сеть, прежде чем я успел об этом подумать.