Это прозвучало очень убедительно, как некое признание, и Фрэйтаг поднял изумленное лицо и выжидающе посмотрел на своего собеседника. Но уже в следующую минуту на лице доктора Каспари вновь проступила фальшивая улыбка — оно изменилось так же неожиданно, как неожиданно меняется вид спокойного моря, и Фрэйтаг поднялся и вышел на мостик.
— Мне можно постоять рядом с вами? — сказал доктор Каспари.
— Я не могу вам этого запретить, — сказал Фрэйтаг.
Под беззвездной чернотой небосклона показались огни идущего к берегу корабля. Мигающий луч брандера, будто указывая дорогу, вспыхнул навстречу ему, погас и снова вспыхнул.
— Они нас оттуда видят? — спросил доктор Каспари.
— Мы служим для них ориентиром, — сказал Фрэйтаг. — Нас видно на расстоянии пятнадцати морских миль.
— Следовательно, они ориентированы на нас…
— Они ориентированы на световую сигнализацию корабля, — сказал Фрэйтаг.
— Отлично, — сказал доктор Каспари. — Хорошо. Значит, там, на кораблях, все равно, додают им сигналы мои люди или вы?
— Что вы задумали?
— Ничего. Я лишь пытаюсь осмыслить дело, как оно есть. А если курс вдруг оказывается неверным, если вдруг, неожиданно, без предупреждения меняется сигнализация — что они тогда станут делать? По всей вероятности, все то же, к чему они привыкли, — примут к сведению изменившийся сигнал и, не сбавляя скорости, врежутся в песчаную банку?.. И только когда уже совсем завязнут, тогда-то они вспомнят, что кое о чем забыли: поинтересоваться теми, кто им этот курс дал.
— Для того-то мы здесь и находимся, — сказал Фрэйтаг, — и моряки знают, что на нас можно спокойно положиться. До сих пор мы их не подвели ни разу.
— Но сейчас вы на борту не один, — сказал доктор Каспари.
— Я это заметил, — сказал Фрэйтаг.
— А те, которые сейчас вон там, на корабле, об этом ничего не знают, — сказал доктор Каспари и показал на ярко освещенный огнями корабль, который, вспенивая воду, подходил к ним, чтобы пройти мимо.
— Они у нас в руках, и нам не стоило бы труда посадить их на мель. Они ведь будут придерживаться того, как мы их поведем, не так ли?
— Да, — сказал Фрэйтаг. — Так оно и есть.
— Больше я ничего не хотел узнать, капитан. Не хотите ли сигарету?
Фрэйтаг показал ему на незажженную сигарету, которую держал зажатой в губах, отрицательно покачал головой, поднял бинокль ночного видения к глазам и посмотрел на приближающийся корабль. Это был пассажирский пароход с освещенной средней палубой и двумя рядами ярко светящихся иллюминаторов, которые мягко и празднично скользили в темноте, как две цепочки маленьких лун.
— Пока мы находимся на борту брандера, — сказал он, — капитаны судов могут на нас положиться.
— Хорошо, что вы в этом убеждены, — сказал доктор Каспари. — Значит, вы позаботились о том, чтобы все осталось без изменений и лодка была отремонтирована.
Фрэйтаг закрыл глаза, положил руки на поручни и стоял, не говоря ни слова, как если бы испытывал напряжение, потом он сказал:
— Что бы ни случилось, корабль не покинет свой пост. Может случиться все, что угодно, но только не это. Корабль останется на месте.
— Это вам решать, — сказал доктор Каспари.
Фрэйтаг молчал. Он склонился над поручнями, посмотрел на палубу, по которой, волоча ноги и громко посапывая, передвигалась чья-то фигура; фигура — Фрэйтаг узнал Громилу — прошла к трапу и, секунду помешкав, перемахнула через борт и исчезла; пришвартованная к кораблю лодка громко ударилась об обшивку, потом послышался резкий стук, как если бы кто-то спрыгнул в лодку, и Фрэйтаг понял, что в эту минуту из чужаков на корабле остались двое: доктор Каспари, который стоял рядом, и Эдди — тот был в кают-компании.
— Это Ойген, — сказал доктор Каспари. — У него в лодке кое-какие дела. — Потом, наклонив голову в сторону Фрэйтага, добавил: — Сейчас на корабле только двое. Мне кажется, капитан, что вы только что об этом думали.
— Да, я успел об этом подумать.
— Сейчас вы можете сделать так, что на борту останется только один из нашей компании — Эдди.
— Послушайте, — сказал Фрэйтаг. — В своей жизни я встречал много людей, я видел их на взлете, видел, как они находили свое место под солнцем, видел, как они скатывались на дно, и я все мог понять в них, даже то, какую они себе при этом выбирали смерть. Но вас я понять не могу. Вы совсем не того сорта, что те двое ваших. Вы, как говорится, особый случай.
— Это верно, — сказал доктор Каспари. — У меня всегда было достаточно честолюбия, чтобы представлять собой особый случай. К этому я всегда стремился.