Тот, что с волами, получил за них несколько скудо от мясника: это заметил другой плут, помышлявший, как бы их украсть. Когда селянин пошел на рынок сыскать своего товарища, плут увязался за ним и наконец подошел, выказал отменную обходительность и завязал дружбу с намерением, если повезет, облапошить его в харчевне, но вышло верней и удачней. Проходили они площадью, где как раз выламывался один шарлатан, и по сему случаю плут предложил селянину поглядеть, расписывая, какие тот дивные вещи выделывает. Селянин согласился, а когда они подошли, плут сказал:
«Друг, предупреждаю тебя, что в этих кружках всегда много воров, самых сноровистых в свете, с которыми эти проходимцы в сговоре, поэтому, если у тебя есть при себе деньги, береги их хорошенько — как бы не утянули».
«Конечно есть, — отвечал тот, — спасибо, что остерег; ничего, не отнимут».
С этими словами он вынул деньги из кошеля и сунул себе в рот.
Тогда тот отошел в сторону и, найдя двух своих товарищей, сказал им, что завлек в невод добрую и толстую рыбу, и уговорился с ними обо всем, что вы сейчас услышите.
Один из них приблизился к селянину, вскоре сделал такое движение, будто тянется за деньгами, чтобы купить мазь у шарлатана, и, притворившись, что у него много украдено, принялся жаловаться, говоря: «Кто украл — сделай милость, верни, я ведь твой бедный товарищ». Окружающие сбегались на эти сетования, а селянин сказал сам себе: «Кабы ты сделал, как я, их бы у тебя не умыкнули». Выступил вперед другой их приятель и, будто не знал его, принялся поносить, как же это он, раззява, не почуял вора, а потом объявил прямо, что вор был селянин, стоявший подле него, который, проворно украв деньги, сунул их в рот, и что он это видел собственными глазами; пусть-де посмотрят, чтобы убедиться в его правоте.
Тотчас ропот толпы окружил бедняка; заглянули ему в рот и нашли много монет; посему, обличая его как искуснейшего вора, не только отобрали деньги, но и отвели его в тюрьму. Потом тот первый плут, что сделался или прикинулся его другом, зашел к мяснику, поведал ему о несчастье селянина и привел его в суд, где мясник засвидетельствовал истину, и того выпустили из тюрьмы; вышед оттуда, он благодарил плута за добрую услугу, хотя эти воры и утянули его деньги. В награду он просил мясника дать тому денег за его счет, что и было исполнено.
Словом, очень хорошо сказал мой сотоварищ, что никому не следует доверяться; этот несчастный селянин доверился человеку, который его провел с величайшею в свете изворотливостью.
Глава XII. Огородник рассказывает две повести
— Воистину, это были два несравненных плута, — сказал огородник, — не знаю, кто бы мог сравниться с ними в плутовском ремесле, не то что превзойти, за исключением одного, обретавшегося в Риме в прежние времена, когда я служил в винограднике у кардинала Сальвиати[98]; тот настолько превосходил этих двух, насколько прекрасней была его проделка, учиненная не над бедными селянами, а над человеком изворотливым и вором, может, не ниже его самого.
Надобно вам знать, что в Риме есть разные лавки старьевщиков, которые дают напрокат всякое платье и одежду приезжим, в огромном числе являющимся в этот город не чтобы тут задержаться, но из благочестия или для каких дел. Не имея возможности возить с собою надобное платье и не собираясь покупать новое, чтобы потом бросить его при отъезде, они идут в эти лавки, где находят любой товар, какого им надобно, на все то время, что проводят при римском дворе.
Пришел как-то в такую лавку один из тех плутов, что выстоят под ударом молота, и, притворяясь дворецким бедного епископа из Неаполитанского королевства, просил у старьевщика разных вещей взаймы, давая ему в залог кольцо — по его уверениям, очень дорогое (на деле, возможно, оно было стеклянное) — и показывая его; среди прочего он просил облачений для мессы, подобающих епископу. Лавочник поверил, что так и есть, и вынес на стол разные вещи, равно прекрасные: среди прочего он выложил для показа орнат золотого шитья, с крестом, вышитым гранатами и жемчугом, меж коими было несколько крупных: этот орнат незадолго до того был продан вместе с платьем одного умершего прелата, а новый такой стоил больше двухсот скудо. Плут сделал вид, что выбрал кое-какие вещи, и отложил их в сторону, а что до сего богатого орната, сказал, что его не хочет, затем что он слишком дорогой — как бы, мол, не стянули с него жемчуг, — а потому он взял бы другой (и показал который), если тот достаточно длинен и будет епископу впору; и чтобы в том удостовериться, просил старьевщика облачиться в орнат, ибо он-де одного роста с монсиньором.
98
Р. Брагантини говорит, что из многочисленных кардиналов этого флорентийского семейства самым вероятным кандидатом, в отсутствие точных хронологических указаний, представляется Антон Мария Сальвиати (кардинал с декабря 1583, умер в апреле 1602). — Это согласуется со временем написания романа, но не с его внутренней хронологией, основанной на двух указаниях: испанские солдаты в Тоскане (гл. 31) и время жизни Кристиана Шведского (гл. 33). Сюда подходит скорее Джованни Сальвиати (1490–1553, кардинал с 1517).