Его отвели в тюрьму, чтобы судья учинил над ним суд; явился туда раненый, когда сделали ему перевязку, изложил дело, и напоследок ему вернули все его деньги. Но, тем недовольный, он жаловался пред судьей, говоря, что хочет полной справедливости; тот отвечал, что он получил свои деньги и должен сим довольствоваться. «Нет, мне этого не довольно, — возражал тот, — я хочу и все остальное, оно для меня важнее». «Остальное — это что?» — спросил судья. «Я хочу мою пахоту[102], которую он унес, ибо без нее я не осмелюсь появиться перед женой, а если мне ее не вернут, знайте, что жить мне с женою в непрестанном раздоре».
Услышав эту причуду, судья со смехом постарался утешить его сколько мог и отправил домой с письмом для жены (тот добивался хотя бы этого), которой обещал попечься о том, чтобы все ему вернуть, коли у него что пропало спереди.
Тот ушел, не весьма довольный, в сомнении, что жена удовольствуется одним письмом, и по дороге домой встретил на улице одного остолопа, который пошел с ним вместе. Он жаловался спутнику на свое несчастье, а тот увещевал его держаться бодрей, ведь выпал ему самый желанный жребий — он теперь может узнать, наставляет ли жена ему рога. К этому спутник его прибавил, сказывая о самом себе, что его жена не довольствуется им одним, а он желал обезопаситься, потому оскопил себя, чтобы, если родятся в доме дети, знать, что они не от него, и таким образом известиться о всех жениных проделках. И верно, он обнаружил, что это первейшее средство, ибо, проведав о том, женщина уж не могла изменять ему со спокойной душой из опасения произвести ублюдка. Вот и собеседник его будет таким образом огражден, стало быть, поводов для недовольства у него нет. Это наставление сделалось для бедняка величайшим утешением в злосчастье.
Воистину, не менее нечестив был тот вор, чем этот человек глуп и простодушен.
Глава XIII[103]. Огородник рассказывает две повести
Все безудержно расхохотались, слыша о его несчастье. Наконец огородник принялся усовещивать работников, что-де тратят время за хозяйский счет, и заставлял их трудиться. Однако он им обещал продолжить рассказы, с таким условием, что когда выдастся возможность посмеяться, они оставят землю в покое, чтобы не пылило им в глотку, и тогда у них будет повод выпить вдвое больше. Он начал так:
— Сказывал отец мой, что тамошние жители чувствовали сильную обиду от солнца, ибо когда шли в город, оно било лучами в глаза, а когда выходили под вечер из города, возвращаясь домой, на обратном пути терпели то же самое. Казалось им весьма странно, что солнце, сотворенное Господом Богом на благо людям, столь им враждебно, что вот так досаждает; сетованьям их не было меры. Того ради они собрались на совет для обсуждения, каким способом защититься от этой обиды. Собравшимся, по обычному для них беспорядку, пришлось кричать вовсю, ибо сколько было пришедших, столько и мнений, и изобретенных способов. Иные говорили, что солнце желает поступать по своему усмотрению и нет средства переменить это по их прихоти, а надобно изобрести защиту, например носить круглый щит, коим отражать его удары. Другим эта забава пришлась не по нраву, и они говорили, что, попадись они потом служителям правосудия, их отведут в тюрьму, затем что при них — боевой доспех, следственно, улика, что они мятежники. Посему лучше укрыть глаза повязкой и так предохранить от повреждения. Иные, порицая этот способ как слишком опасный, ибо они, как слепые, могут ввалиться в канаву, предлагали лучше носить с собой сулею, полную розовой воды, и ею часто освежать удрученные глаза; но и это средство не было всеми принято, так что они сильно препирались насчет решения. Наконец поднялся голова и сказал:
«Любезные граждане, с нашим разумом мы ничего не добьемся, потому как хотя все объявляем себя мудрецами, однако же не имеем столь великой мудрости, чтобы противиться солнцу; потому, я думаю, будет лучше, если мы пойдем в университет, где такое множество ученых, да лучших в мире, и с ними потолкуем о пригодном средстве».