Случилось, что, труся однажды какими-то лугами, он увидел траву лютик, весьма целебную и благую для ослов, как сказано в самом начале книги, и вспомнил материнские наставления, а потому намерился запустить в нее зубы и позавтракать — но не умел, ибо хозяин держал его в поводу, и хотя он сильно гнул голову вниз, однако же не мог набить рот, затем что узда ему мешала, и был сильно раздосадован. И хотя на тот раз он стерпел, однако, когда вдругорядь понадобилось ехать, а следственно, надевать узду, уперся изо всех ослиных сил и не думал открыть рот, если же открывал, то кусал слугу, памятуя слова матери, что ослы пользуются привилегией не носить узды. При виде такой строптивости слуга пустил в дело палку, но своего не добился, напротив, осел получал удовольствие от побоев, хорошо вычищавших шкуру, в чем он нуждался, так что удалось ему исполнить материнское наставление. Наконец, покамест слуга выбивался из сил, пытаясь его взнуздать, пришел хозяин, которому, весьма этим удивленному, слуга его, огородник, сказал так:
— Мессер, мы не добьемся толку, ибо эта скотина упряма, как осел. Надобно вам знать, что этому роду вьючного скота не пристала узда, затем что они слишком терпеливы; достаточно деревянного грызла, чтобы направлять его, куда вам угодно, а оно ничуть не помешает, если ему захочется набить рот травой.
— Как, — возразил хозяин, — ты хочешь, чтобы я разъезжал, как мужик? Моя репутация этого не позволяет.
— Если ваша репутация, — отвечал огородник, — вам позволяет ездить на осле, отчего бы ей не позволить вам употреблять ослов, как это заведено? Пословица говорит, что из осла не сделаешь боевого скакуна. Сказать по правде, мне величайшим безумием кажется желание измерять все на свете людским мнением и склонность делать удобное неудобным ради репутации. Неужели вы не знаете, что тщеславие и польза вместе не ходят? Не хотите же вы, ей-богу, мучиться ни за что ни про что.
Так хорошо он говорил, что флорентинец удовольствовался тем, что сменил железную узду на деревянное грызло, которое служило точно как сказано. Осел остался этим много доволен, примечая, как хитроумие, искусность и упрямство ему пособили.
Глава XV. Как осел принял решение не носить больше седла
В нескольких поездках этот осел служил самым исправным образом, ибо шел иноходью, подобно английскому пони, так что флорентинец был весьма доволен.
Но так как люди не считают себя благополучными и довольными, если не разделяют с другими своего добра и удовольствий, то и этот человек расписывал всем достоинства своего осла, отчего многие просили его взаймы, и хозяин не мог им отказать. А так как нрав у людей разный, иной раз ехал на нем сумасброд, шпоривший его, чтобы несся вскачь, — дело, противное ослиной природе; а иной раз — человек, чрез меру взыскательный, не желавший, чтобы он менял шаг, резвился с другими ослами, ему встречавшимися, и даже отмахивался от мух, и потому коловший его шпорами, что сильно его мучило. Иной раз его ссужали людям, которые не ограничивались ездою, но еще нагружали его всяким скарбом. Иной же раз отдавали его таким, которые, когда сами ели, о скотине своей нисколько не заботились и не питали к ней ни малейшего сострадания.
По всем этим причинам он впал в отчаяние, а так как ничто сильней отчаяния не понукает решимости, твердо постановил быть скорее ослом, чем иноходцем. И, памятуя слышанное от огородника в беседах его с работниками, именно о человеке, взявшемся служить кое-как, чтобы не быть секретарем своему хозяину, он принял решение всегда идти рысью и кое-как, чтобы пресечь обычай одалживать его то одному, то другому и чтобы вернуться к ослиному жребью, нося вьючное седло и пребывая с огородником в деревне, где можно приятнейшим образом проводить время.
Посему в первой поездке, которую совершил его хозяин по принятии сего решения, он шел так отвратительно, что бедный флорентинец добрался до дома более разбитым, чем если бы вытерпел три виски на дыбе. Жене его было чем заняться: надлежало растираниями и другими средствами приводить мужа в порядок. Со всем тем флорентинец не преминул вновь на нем выехать, когда понадобилось ему в деревню, и снес путешествие хуже первого, ибо осел упорствовал в строптивом своем намерении, так что по прибытии хозяин принужден был улечься в постель, горько жалуясь огороднику на это мучение; и оно не осталось единственным, ибо огородник приложил еще от себя, как оно заведено, по пословице, что к беде прибавляются насмешки.