— Твои слова, — отвечал тот, — немного прояснили мой хмурый дух, и так как я вижу в тебе такую любовь, то хочу объявить тебе о моем положении и участи, а также о моей печали, а вместе и получить от тебя какой-нибудь совет.
И он изложил все течение своей жизни до сего часа, в том виде, как это выше описано. К этому он присовокупил:
— Теперь знай, мой дорогой отец (я буду так тебя называть, и по твоим летам, и по твоей доброте), что я весьма удручен, видя себя столь униженным: от служения знатной особе я взят и поставлен служить незнатной, от коей не могу ожидать ничего, кроме обращения низкого, сурового и далекого от всякой сладостной учтивости. И хотя ты уверяешь меня, что это добрый хозяин и что он хорошо обращается со своей скотиной, ты так говоришь оттого, возможно, что не видал другой участи, а познай ты перемену, подобную моей, ты бы так не говорил.
— Ты заблуждаешься, — возразил тот, — я тоже был с юности в службе у знатной особы, употреблявшей меня в различных надобностях. Правду сказать, я не видывал службы тяжелее; знай, чем могущественнее люди, тем больше презирают они того, кто им служит. Нужды нет, что ты осел добрый и способный, ибо для них достаточно видеть свое величие и низость ослиной природы и участи. И хотя не требуется приводить тебе на этот счет доводы и примеры, так как ты сам это испытал, однако к вящему твоему утешению я хочу кое-что сказать. Знатные люди держат в доме ослов не из нужды в них, но по некоей сумасбродной прихоти (им ведь определены служить лошади, причем самые красивые), так что те не видят от них никакой любви. Они у себя донимают ослов на разный лад, а коли те околеют в своем убожестве, это не причинит хозяевам ни малейшего огорчения. Оттого их власти надлежит бежать, как несчастья, а не желать ее. Но, может, лошадям у них живется лучше? Нет, их труды несносны, а если бедняги не потрафят причудам хозяев, те кричат: «Ну, будет с меня!» — и тотчас гонят их из дому, нимало не помня об их былой службе.
Помню, служил у моего хозяина добрый конь (питавший ко мне великую любовь), который никогда не упрямился и неизменно служил ему к великому его удовольствию. Этот несчастливец — когда однажды хозяин ехал на нем, да еще посадил на круп своего друга и направил коня весьма крутой и каменистой дорогой — поневоле преклонил колени, целуя общую мать[117], так что друг свалился с крупа. Прогневленный хозяин спешился и, выхватив кинжал, неистово колол коня в бока, покуда не убил. И толку не было, что конюх напоминал ему о добрых качествах коня, о верной его и надежной службе, какую тот нес неизменно. Вот как ценится служба у знатных людей, которые всегда, попользовавшись конем, покуда он в силах трудиться, вместо награды за службу и пособия в старости продают его какому-нибудь лодочнику или еще кому, а тот обрекает его мучиться хуже прежнего.
Не так бывает с тем, кто служит хозяину низкого положения, ибо тот являет ему величайшую любовь, сам за ним ухаживает, чистит собственными руками и, словом, много о нем думает, как ты сам теперь убедишься. Поэтому ободрись и не давай дымным мыслям затянуть твой мозг, да не брезгай обществом другой скотины: чем подлее ты ее мнишь, тем доброжелательней и приятней в обхождении она для тебя окажется, ибо они все по природе добрее некуда. И так как они нам ровня и не знатнее нас, меж нами будет подлинная и самая прочная дружба, и будь уверен, что от них не будет тебе никакой обиды. Знай, что хотя общение с великими и знатными зверями, по-видимому, ведет за собою нечто выгодное для репутации, однако же содержит больше опасности, нежели чего-нибудь другого. Ибо репутация, будучи всего лишь дымом, не поможет ни в чем и не сделает так, чтобы другие звери не причиняли тебе неудовольствий, когда им захочется, без всякого к тебе уважения. На этот счет я приведу тебе современный пример, именно одного осла, бывшего моим другом.
Он жил у хозяина, имевшего много коней в стойлах; дня не проходило, чтобы они его не кусали или не лягали, так что на нем всегда где-нибудь видно было рану. В конце концов они его убили — таков был плод, пожатый им от почтенной компании и общества, которыми он кичился, почитая нас презренными ослами. Посему я снова говорю тебе: ободрись и благодари удачу, которая исторгла тебя из непереносимых мучений и привела туда, где ты найдешь покой, сообразный твоей природе.
— Скажу тебе, — возразил сардинец, — что меня скорее мучит охватившее меня опасение, что я угодил в руки хозяину, который заставит меня работать сверх должного, и опасение небеспричинное. Когда он вел меня домой, говорил обо мне со своим другом, который шел с ним вместе: тот дивился, что он так сильно потратился, меня покупая. Хозяин же отвечал, что он не выкинул деньги, ибо наживет на мне много больше. Так что я жду трудов и усилий без передышки.