Он не спал всю ночь, сколько от радости, видя себя в таком почете, столько и оттого, что одолевали его глубокие раздумья о способе исполнить обещания. Наконец, долго вращав их в мозгу, он не нашел иного средства, кроме как посоветоваться со своими друзьями и наперсниками. По наступлении дня он пошел к неким ослам, искушенным и прошедшим через множество опасностей, и поведал им об этом деле и о своих посулах.
Один из них удивился, как это он, будучи скотиною, столь много почитаемою всеми прочими, так легко вдается в обещания вещей, которыми не располагает, да еще и не знает, где их сыскать, и сказал ему прямо, что он рискует потерять репутацию и упасть ниже всякого осла. Другой отвечал ему так:
«Братец, наш друг сейчас не нуждается в твоих попреках и не для этого пришел тебя повидать, и нет ослоумия худшего, чем попрекать того, кто просит помощи и совета в своем заблуждении, так что скорее ты заслуживаешь порицания, чем он. Ну, надобно дать ему совет и помощь». И, обратясь к нему самому, сказал, что в деле такой важности хорошо бы созвать на собрание других ослов, поднаторелых в мирских делах, и с ними хорошенько посоветоваться, ибо чего не знает один, знает другой, а с предложением различных мнений открываются очи разумения и двери к хорошему решению.
«Мне нравится, — прибавил третий осел, — что предлагает наш товарищ; так и подобает поступить в любом случае. Но было бы также хорошо сперва нам меж собою принять некие решения, чтобы предложить их на сходке к обсуждению, затем что иначе выйдет беспорядок; а если желаете, чтоб я внес предложение первым, я готов». Другие его о том просили и, насторожив уши, приготовились слушать.
«Братья мои, — начал тот, — помню, когда однажды изнуряла меня некая сокрытая немощь, против которой не действовали обычные лекарства, мой хозяин позвал врача по ослиной части, которому изложил все, что тщетно предпринимал для моего исцеления. Мои собственные уши слышали, как тот сказал, что не должно давать лекарства, не узнав сперва болезни и ее причины, ибо рискуешь дать вредоносное снадобье. Я тогда выучил это предостережение и всегда хранил его в памяти, а теперь предлагаю оное вашему вниманию; я хочу сказать, что в этом деле надобно прежде всего исследовать причины наших великих невзгод и злосчастий, если мы хотим сыскать против них лекарство, иначе ничего путного нам не добиться. Что до меня, то я думаю, что наше несчастье берет начало от двух корней: первый — природа, которая дала нам жить в этом жребии, маяться и быть в такой угнетенности, какую мы видим; вторая — жестокость людей, угнетающих нас чрезмерно, а с нею сочетается наше простодушие и слишком большое терпение, из-за которых мы не умеем возмутиться и воспротивиться. К устранению первой причины я не знаю другого средства, кроме как молить Юпитера, создателя природы, чтобы удостоил выказать сострадание и переменить нашу природу и жребий. Против второй причины я не нахожу иного средства, кроме как избавиться от рабства у людей, уговориться всем вместе (что мы легко сможем сделать в нашем сборище) и покинуть их. Такие два решения приходят мне на ум: о них я многажды думал, особенно когда и сам бывал сильно измучен нашими бедствиями; сии решения можно предложить на рассмотрение нашему собору, предоставив потом возможность другим высказать мнения, какие их остроумие им подскажет».
Понравилась всем его речь, и таким образом было постановлено назавтра учинить собрание, созвав лучших ослов.
Глава XXI. Описывается, как происходило совещание
— Когда собрались призванные ослы — что учинено было на месте, несколько возвышенном и удаленном от толпы, — осел, отправлявший начальственную должность, изложил причину сего собрания, придавая своей речи пылкость и страсть, чтобы верней взволновать всем души. По окончании этих прекрасных речей он предложил два решения, названные его другом, прося каждого откровенно высказать свое мнение, дабы можно было вынести доброе и полезное решение о деле такой важности.
Большинство собравшихся, видя, что они избраны из великого множества тех, кто обретался в том краю, для обсуждения столь важного предмета на благо всей ослиной республики, немало чванились. На их несчастье, ветер не обдувал этот холм понизу, но поднимался к мозгу, застилая ту малость или полное отсутствие разума, которым ослы располагали, так что они без всякого рассмотрения, льстя внесшему предложение (который, по-видимому, столько им благосклонствовал), одобрили оба решения, или средства от ослиных несчастий, полагаясь на благоразумнейший суд предложившего оные. Другие же, в ком разум не был поврежден подобным ветром, пожелали высказать свое мнение, и один из них, обратившись к начальствующему ослу, начал такую речь: