Сокатый ходит вокруг борта, заглядывает в кузов с сомнениями на успех, проверяет: плотно ли самодельные камни складываются, он знает, весь обжиг количеством штук вместиться должен.
Перегруженный конвейер скрепит рыжей пылью, Миха гонит наружу сплошную жару, убежала ноющая усталость спины, перестаёт колоть в костях ночь; он один, и кирпичей в печи всё меньше, последний самый горячий ряд пошёл; выберет... и мастерица вагонетки с сырцом в печь закатывать сможет, бережливость тепла обнаружит.
Сокатый пустоту горнила лично проверил, и заскулил, без четырёх отборных камней остался; выделывает пустые круги мимо пустого багажника, поднял велосипед сердито и побежал, разогнал колёса, ступил на педаль и широко закинул вторую ногу, - вместился худым задом в широкое плюшевое сиденье, - поехал за вишнёвкой.
- Всё! - сказала вслед ему мастерица, - завтра иду к Павлу Филипповичу, пусть в сторожа Сокатого переводит, он совсем прохудился!
Утром разгружают машину, и шафёр всем рассказывает, как ведро вишнёвки оспорили; довольная Марфута, готовится "работу принимать", - накрывает стол, её вишнёвка ярче солнечного восхода горит, лучше, чем разбавленная водой у Сокатого, шофёру тоже можно настойку испробовать, на место, в селе крутить руль будет...
А мужики что разгрузили возле летней кухни тёплый кирпич, уже без досады за столом сидят, удача третьей смены кирпичного завода до конца остыла в их мускулах. Сами, весёлой самогонкой настоянной на сплошь поспевшей бранкоивановской вишне насыщаются, - чокаются стаканчиками работяги...
К обеду Марфута свою радость утеряла, Миху срочно на кормоцех перевёл Василий Николаевич. Там людей и кирпича не хватает, пусть летняя кухня ждёт. Кирпич туда же, повозками колхозу перевозят. Сердито ходит Нила Семёновна, такую работу не принимает, не хочет убывающую из двора надежду понимать: - Другие из колхоза в дом тащат, а моему человеку колхоз милее жены.
Разобрали стены старого запарника, из дикого камня на глине сложенные, а откормленные крысы стадами бегают, новые дыры ищут; Миха Дерменжи, их голыми руками ловит. В металлическую бочку опускает, всё дно жуткими крысиными спинами шевелится, и ещё сверху падают пойманные крысы. От старого запарника, один большой цилиндрический котёл остался работать, стоит, словно печь сгоревшего дома во время войны, - варит свиньям кашу. Запарщик дед Денис, не ждёт будущий цех, ему всё равно где котёл разогревать, можно и под небом форсунку слушать. Гневное сопло глотает струю мазута и извергает с невероятным шумом метровый ураган огня. Миха голой рукой сдавливает ушки пойманной крысы и бросает в пылающий цилиндр. Ошарашенная струёй огня крыса, ударяется о горячее дно топки, панически кружит по бесконечному ужасу кривого нутра; пламя, вдруг приковывает безвыходность её наличия к гневному металлу, она прилипает, ...и припадочное существование грызуна, мгновенно истлевает.
Миха мелом чертит на чёрной бочке белые короткие палочки - отмечает количество наказанных крыс, сожжённых за то, что выросли на комбикорме, предназначенном для откорма свиней.
После полудня, когда дед Денис зажигает гудящее сопло запарника, трудовой задор строительных рабочих тоже начинает пламенеть, и кто-то обязательно скажет:
- Миха! идём ещё одной крысе припадок сделаем.
Вся сборная бригада сбегается смотреть необыкновенное приведение. Каменщики и бетонщики толпятся около котла, расталкивают один другого, что бы непременно в щёлке увидеть, как живая крыса сможет моментально обуглиться. Каждый по-разному наблюдает. Миха падает, от хохота.
- А если бы тебя так, - дед Денис поучительно машет отрубями, прилипшими к кривому пальцу.