— Какого Ляха? Мудрого, талантливого, терпеливого.
— Ладно, извини, — подобрел художник от беспринципной лести. — Я, и в правду, чересчур взвинтился, прикидывая, не захватить ли мне «Шашку артиллерийскую» из боковой витрины, чтобы разговор оказался покороче. Обстановка в отделе из-за браслета нервной стала: или ты ругаешь, или тебя ругают, или перед тобой ругаются.
— Шашка кавалерийская, а не артиллерийская, — не удержался от уточнения Денис, хотя художник мог снова взорваться, но обошлось — у Ляха шел накопительный период, когда он бывал по-житейски благоразумным.
— Мне без разницы, ультрамарином в киноварь. У меня там этикетки сохнут, и пчела-дура обезумела: думает, вот, мол, дождь, все в улье бездельничают, а я «работяшшая».
Штирлиц знал, и Денис — тоже: картонные полоски с названиями экспонатов и текстами, художник клеил на разведенный мёд, потому что он держал намертво, не давая желтых подтеков и пятен, как канцелярский клей.
— …Тебе что хотелось выяснить? — спросил Кирилл Олегович после лирического отступления о затравившей его пчеле, которая все норовила провести перекрестное опыление этикеток. — Не спёр ли я браслет?
— Конечно, — с легкостью согласился Денис. — И не вставил ли цыган Лях себе и своим лошадям сделанные из него золотые зубы? Сейчас рот обследовать буду.
Художнику идея так понравилась, что он захохотал:
— Молодец, парень, что никому спуску не даешь.
— Константин Олегович, вы видели браслет раджи? При каких обстоятельствах?
— Так его только ленивый туда-сюда не таскал; его Бородище, считай, специально и принес из «драгов», чтобы потерять. Чего вы все с браслетиком этим носитесь и кудахчете: «Ах, раритет!»? Показывал Василич его вчера: сделан кустарным способом, и орнамент плохо прорисован. Нет, я сторонник сложных форм.
«Картины художника Николаева, изображающие зарод сена и мужика в одинаковых черных художественных рамках», — подумал Денис, хотя вслух спросил с дипломатической вежливостью:
— Вы ведь заходили сегодня в общий кабинет?
Лях оказался безукоризненно точным: назвал тех, кто был в комнате, когда он пришел за степлером, описал, чем занимались Кабаров, Вильницкий и Галина, и даже время назвал с точностью до минуты, так как был очень неплохим профессионалом, имевшим цепкий, непроизвольно фотографирующий обстановку, наметанный глаз.
Но если с художником Денису повезло, то Саша Вильницкий, которого он вызвал следующим, повел себя, как чешский патриот Юлиус Фучек в фашистском застенке:
— Ничего не скажу.
— И не надо, — отрубил Денис. — Пусть подозрение падает на Галину, ведь она призналась, что брала браслет.
— Это провокация, — продолжал упорствовать Саша. — Ничего она не брала!
— Еще как брала. Другое дело, что, налюбовавшись им, Попова положила украшение на место, а ты видел ее манипуляции.
— Да, видел! И могу подтвердить, — наконец признался Александр, после чего разговаривать с ним стало легче, потому что он прекратил играть желваками и гордо вздергивать подбородок. — Зря ты Галочку подозреваешь в краже. Не такой она человек.
— Ты ее любишь, — со смазанной интонацией, которая не давала понять, что прозвучало: вопрос или утверждение, сказал Денис, проверяя возникнувшую у него догадку, что гусар Вильницкий неравнодушен к барышне Поповой, чем и объясняются неровности его поведения.
— Если кому-нибудь об этом проболтаешься, малолетка, готовь себе «Умерший снаряд», — пригрозил студент, имея в виду саван — «Погребальный наряд русского мещанина втор. пол. ХIХ в.».
— Не нужно нервничать, Саша, у меня все тайны — коммерческие! И, давай-ка, лучше вернемся к нашим делам…
Денис выяснил, что всю первую половину дня, Вильницкий провел в общем кабинете и выходил из него только единожды, примерно в одиннадцать-пятнадцать.
Когда Саша ушел, и диаграмма была пополнена полученными от него сведениями, ответ на вопрос, кто и когда мог своровать браслет, обозначился на листе цепочкой белых квадратов, сливающихся в светлую полоску. Денис пририсовал к ней остроконечную стрелочку, упершуюся в одну из фамилий списка, удовлетворенно откинулся на спинку стула, и прислушался к шелесту дождя, перекрываемому бубнящим за неплотно закрытой дверью голосом Галины, которая проверяла коллекционную опись: