Я успокоилась, все вокруг утихло; нас осталось не так уж много. Ненавижу такие безобразные сцены, и эта подпортила вечер. Сразу после случившегося я хотела уйти домой, но Элоиза не смогла поймать сигнал, чтобы позвонить Максу; к тому же я видела, что ребята наслаждаются компанией, поэтому вытерла слезы и сделала вид, что в порядке. И я правда в порядке – ну или буду. Я не понимаю, почему Джейк так поступил, почему я так отреагировала. Я услышала, как Элоиза бормотала Хлои, что это было даже мило – он пытался защитить меня, – но я не согласна. Я не принадлежу ему, чтобы защищать меня. И все равно я переживаю, в порядке ли он после нашей ссоры, и из-за сожалений желудок начинает сжиматься.
Я переключаю мысли на воду и каменную арку. На высоком скалистом камне стоит темная фигура. Она исчезает, и я слышу всплеск. Я рассматриваю море в поисках пловца, но ничего не вижу. На секунду я отворачиваюсь, когда Элоиза машет мне, протягивая банку пива, но я качаю головой. Мишель бросает на меня взгляд из-за Шона и одними губами спрашивает: порядок? Я киваю и показываю два больших пальца.
Я поворачиваюсь к морю, снова пытаясь разглядеть пловца или кого-то, кто выходит на берег. Ничего. Может, мне показалось. Но мне не по себе. Я выпрямляю ноги, поднимаюсь с земли и ухожу от огня. Никто не замечает этого, потому что музыку сделали громче, и все встают, обнимаются и начинают петь, что Салли подождет и что она знает, что уже слишком поздно[10].
С трудом пробираясь по разноцветной гальке к кромке воды, я не могу избавиться от ощущения, что кто-то был… Вон там! Прищурившись в полумраке, я замечаю маленькую точку в море у подножия арки и секунду спустя – пару машущих рук. Выглядит так, словно они цепляются за небо. Кто бы это ни был, он в беде. Бросив взгляд через плечо, я вижу, что все заняты: громко поют, запрокинув головы. Они не знают, какая трагедия разворачивается всего в нескольких метрах от них, безмолвная и невидимая.
– Эй! – кричу я в толпу, пытаясь привлечь чье-то внимание. – Эй, там кто-то в беде!
Но они не слышат. Пока я колеблюсь, замечаю, как руки уходят под сверкающую гладь моря, и понимаю, что времени нет. Я и так потеряла его достаточно.
Что-что, а плавать я умею хорошо – одна из немногих вещей, которым мама меня научила, прежде чем исчезнуть. Инстинкты берут верх. Глубоко вдохнув, я кидаюсь в воду, не обращая внимания на прохладу. Море еще не успело прогреться. Как только глубина позволяет, я ныряю, загребая попеременно то правой, то левой рукой, решительными, точными движениями. «Держись, – смутно думаю я, – только дождись меня».
Проходит, кажется, целая вечность и одновременно – одна секунда, и вот я уже могу дотянуться до человека, барахтающегося в воде; я хватаю его за руку и тащу на поверхность; мы оба задыхаемся. Эта борьба за выживание не дает мне контролировать ситуацию.
– Прекрати двигаться! – приказываю я, и рот наполняется соленой водой. Отвернувшись, выплевываю ее. Вода заливает лицо и щиплет глаза. Я с трудом вижу. Стараюсь обхватить его за грудь правой рукой, чтобы положить на спину и отбуксировать, но утопающий – парень, как я понимаю по широким плечам и форме головы, – снова уходит под воду. По какой-то причине он не может отталкиваться так, как нужно. Течение под нами старается утащить нас в опасную глубину, но я сопротивляюсь. «Не сегодня, – упрямо думаю я, – и не так».
Подтягивая его к поверхности, я успокаиваю себя, стараюсь дышать глубже, наполнить легкие воздухом, чтобы держать нас обоих на плаву.
– Перестань двигаться. Расслабься! – ору я ему в ухо через копну темных волос, стараясь до него достучаться. – Все хорошо. Я держу тебя.
К счастью, он затихает; я просовываю руку ему под мышку и хватаю за другое плечо, чтобы он был передо мной; теперь мы оба на спине. Я притягиваю его ближе, замечаю, что правая нога неестественно выпрямлена, а пальцы согнуты. Рукой я чувствую его массивную, широкую грудную клетку; стараясь не обращать внимания на тот факт, что прижалась своей грудью к его спине, я двигаюсь так, чтобы наши ноги не запутались. Если не считать шутливых драк с Шоном, я никогда не была ближе к парню, как сейчас. «Мне уже почти шестнадцать, а я никогда не целовалась», – с сожалением думаю я.