"Привет! - крикнул я. - В доме есть кто-нибудь? Это Анди!"
И тут же откуда-то появилась вся семья. Послышались крики, приветствия, меня обнимали, и сразу же началось обсуждение извечной проблемы: кто где будет спать, когда домой вернулся дядя Андрей.
Следующие несколько дней я навещал своих друзей. Я пошел повидать мистера Рингерса на фабрику. Я посетил мисс Мекле, которая удивленно всплеснула руками, услышав мой английский, а потом отправился к семье Кеса. Затем я зашел навестить Уэтстров, которые, к моему удивлению, собрались переезжать в Амстердам. Их бизнес с экспортом цветов шел хорошо, и они хотели быть поближе к большим торговым компаниям.
В последнюю очередь я поехал в Эрмело навестить старшего брата Бена и его жену. Как бы невзначай я спросил, слышал ли он что-нибудь о Тиле.
"Да, - ответил он тоже ничего не значащим тоном, - в прошлом году мне говорили, что она вышла замуж. Кажется, за булочника".
Поскольку больше нечего было сказать на эту тему, мы ее больше не касались.
Поезд из Амстердама в Варшаву отходил 15 июля 1955 г. Я очень удивился, увидев, как много молодых людей собралось на фестиваль. Молодежь сотнями заполняла весь вокзал. Впервые я начал верить тем невероятно высоким цифрам, которые вычитал в журнале. Мой чемодан был очень тяжелым. Там было совсем немного одежды - смена белья и несколько пар носков. Но зато там было много маленьких, в тридцать одну страничку, буклетов, озаглавленных "Путь спасения". Если коммунисты приглашали меня в свою страну с литературой, то я готов был тащить эту литературу на себе. Карл Маркс однажды сказал: "Дайте мне двадцать шесть свинцовых солдатиков, и я покорю весь мир", имея в виду двадцать шесть букв английского алфавита. Ну, что ж, в эту игру можно было играть и нам. Я собрался в Польшу с изданиями этой мощной книжечки на всех европейских языках. Итак, с чемоданом, у которого от большого веса чуть не отрывалась ручка, и в новых вельветовых брюках, скрипевших на каждом шагу, я
вошел в вагон. Через несколько часов я уже стоял на Варшавском центральном вокзале, ожидая распределения в гостиницу. Я чувствовал себя очень одиноко. Я не знал ни одного человека в этой стране; ни одного слова по-польски. Со всего мира в Варшаву съезжались молодые люди с целями, абсолютно противоположными моей. Пока длилось ожидание, я поймал себя на том, что стал молиться, и подумал, что мои молитвы были единственным воззванием к Богу в этой шумной, энергичной, смеющейся толпе.
Моя "гостиница" оказалась школьным зданием, превращенным в спальные комнаты специально для такого случая. Я зарегистрировался, и меня направили в кабинет математики, в котором стояло тридцать кроватей. Как только представилась возможность, я сразу отправился на варшавские улицы, думая, что же мне делать дальше. Почти бессознательно я сел в первый подвернувшийся автобус и вдруг, пока автобус ехал, понял, что мне делать. Во время оккупации я выучил немного немецкий и знал, что в Польше живет много немцев. Поэтому, набрав полную грудь воздуха, я громко сказал по-немецки: "Я христианин из Голландии". Все вокруг меня прекратили разговаривать. Я почувствовал, что выгляжу глупо. "Я хочу встретиться с польскими христианами. Кто-нибудь может мне помочь?"
Молчание. Но одна полная женщина, собираясь выйти из автобуса, вплотную приблизила ко мне свое лицо и шепнула по-немецки адрес. Затем она сказала: "Библейский магазин".
У меня заколотилось сердце. Библейский магазин? В коммунистической стране? Я нашел указанный адрес, и действительно - там был библейский магазин. В витрине красовались Библии, издания на иностранных языках, карманные Евангелия. Но магазин был огорожен массивной решеткой, а дверь забита досками. На двери висела бумажка с надписью, которую я старательно, буква в букву, переписал и вернулся в гостиницу.
Руководительница моей группы улыбнулась: "Это объявление об отпуске", сказала она.
"Закрыто на время коллективного отпуска. Будет открыто 21 июля".
Мне оставалось только ждать.
Вся программа трехнедельного пребывания была расписана заранее. По утрам мы должны были отправляться на организованные экскурсии по городу, а днем и по вечерам слушать речи.
Несколько дней я соблюдал расписание. Было понятно, что нам показывают хорошо вычищенный фасад Варшавы. Новые школы, процветающие фабрики, квартиры с удобствами, изобилие товаров в магазинах. Все впечатляло. Но мне было интересно, что я увижу, если похожу сам, один.
Однажды утром я решил попробовать. Я рано встал и, прежде чем остальная группа спустилась вниз к завтраку, вышел из здания. Какой это был день! Я ходил по широким проспектам Варшавы, видя повсюду печальные следы, оставленные войной. Стояли разрушенными целые кварталы, которых мы, естественно, не посещали во время организованных экскурсий. Там были трущобы, магазины с полупустыми полками, где толпились в очередях люди, одетые в лохмотья. Одна сцена особенно врезались мне в память. В городе существовал район, где дома были разрушены бомбами, и в нем целые семьи жили как кролики в загоне. Они вырыли ходы в подвалы и поселились там. Я увидел босую девочку, игравшую в пыли среди мусора. У меня с собой был буклет на польском, и я отдал его девочке вместе с маленькой банкнотой. Она удивленно посмотрела на меня и побежала на вершину холма из щебня. Через минуту из-под камней появилась голова женщины. Она приковыляла ко мне, держа в руках брошюру и деньги. Позади нее шел мужчина. Они оба были грязными и пьяными.
Я пытался заговорить с ними по-немецки, по-английски и даже по-голландски, но они смотрели на меня ничего не понимающими глазами. Жестами я показал им, что эту книгу нужно прочитать, но по тому, как они держали ее, я понял, что они не умеют читать. Они только качали головами, и наконец, сам покачав головой, я ушел оттуда.
Наступило воскресенье. Это был важный день в нашей программе. Мы должны были принять участие в демонстрации на стадионе. Но вместо этого я пошел в церковь.
В голландских газетах так много писали о домашнем аресте лидеров польских церквей и о закрытии семинарий, что у меня создалось впечатление, что вся религиозная жизнь в Польше ушла в подполье. Конечно, это было не так. Библейский магазин, по всей видимости, работал. Я проходил мимо католических храмов, двери которых были открыты. Но существуют ли в Польше, думал я, действующие протестантские церкви?
Я не хотел спрашивать о церкви у наших руководителей, потому что не доверял им. Поэтому я выскользнул на улицу и поймал такси. "Добрый день", сказал я по-польски. Водитель улыбнулся и разразился длинным предложением. Но по-польски я знал только приветствие, и, когда я попросил его по-немецки отвезти меня в церковь, его лицо перестало сиять улыбкой. Я попробовал объяснить по-английски, но он ничего не понимал.
Я сложил руки словно в молитве, затем раскрыл их, словно читал книгу. Потом перекрестился и покачал головой. Нет, не католический храм. И опять я жестами показал, будто читаю книгу. Водитель опять улыбался. Он поехал по городу, и, как я увидел, он понял, что мне нужно. Мы остановились у красного кирпичного здания, над которым возвышались два шпиля. Через десять минут я сидел в реформатской церкви за Железным занавесом.
Меня поразило количество прихожан. Церковь была на три четверти заполнена народом. Я также был удивлен присутствием молодежи.
Пение было вдохновенным, проповедь, по всей видимости, основана на Писании, потому что проповедник постоянно обращался к Библии.
Когда служение закончилось, я подождал в конце зала, чтобы посмотреть, говорит ли кто-нибудь на языках, которыми я владею. Должно быть, было видно, что я иностранец, потому что я услышал приветствие на английском: "Добро пожаловать".