Отличительной чертой наших поездок по Югославии в 1957 г. были остановки на дорогах. Машины, особенно иностранные, были такой редкостью в те дни, что, когда два водителя проезжали друг мимо друга, они почти всегда останавливались, чтобы перекинуться парой слов о состоянии дорог, о погоде, о ценах на бензин и о мостах. Однажды мы ехали по пыльной горной дороге, когда впереди заметили маленький грузовичок, двигавшийся нам навстречу. Он притормозил у обочины, и мы тоже остановились.
"Привет, - сказал водитель, - думаю, я знаю, кто вы. Вы голландский миссионер, который собирается проповедовать в Терне сегодня вечером".
"Правильно".
"А это чудо-машина?"
"Почему чудо-машина?"
"Я имею в виду, что вы молитесь за нее каждое утро".
Я рассмеялся. Я упомянул о машине на предыдущем собрании, и мое замечание распространилось мгновенно.
"Да, - сказал я, - это та самая машина".
"Можно я посмотрю ее? Я механик".
"Буду очень благодарен".
Я только заправлял свой "Фольксваген" бензином и больше ничего не делал с ним со времени пересечения границы. Механик прошел назад и поднял крышку над мотором. Долгое время он стоял там, что-то разглядывая.
"Брат Андрей, - сказал он наконец, - я только что уверовал. Этот мотор практически не может работать. Посмотрите. Воздушный фильтр. Карбюратор. Зажигание. Нет, извините. Эта машина не может ездить".
"И все же она провезла нас тысячи миль".
Механик только покачал головой. "Брат, - сказал он, - можно я почищу мотор и заменю вам масло? Мне больно смотреть, как дурно вы обращаетесь с этим чудом".
С благодарностью мы последовали за механиком в его деревню в нескольких милях от Терны. Мы въехали за ним в маленький дворик, где было полно свиней и гусей. В тот вечер, пока мы проповедовали, он разобрал мотор, тщательно вычистил его, сменил масло и на следующее утро, когда мы собрались в дорогу, представил нам новенький и сияющий автомобиль. Бог ответил на наши молитвы.
Первого мая 1957 г. мы въехали в Белград. День Первомая - святой день для коммунистов. В городе невозможно было найти место в гостинице или в ресторане.
Мы с Николой остались бы ночевать в машине, если бы не пастор церкви, в которой мы выступали. Он пригласил нас к себе домой. Именно в его церкви произошло событие, которое определило мое служение до сего дня.
Мы с Николой стояли на кафедре, глядя в переполненный зал. Он был настолько забит, что мне негде было поставить фланелеграф, на котором я иллюстрировал евангельскую историю. Посреди проповеди кто-то начал стучать. Оказывается, дверь сняли с петель, чтобы люди, стоявшие в хоровой, могли услышать проповедь. Это были не сельчане с восторженным взглядом, которых я так полюбил, но утонченные, прилично одетые городские жители.
После выступления мы с Николой призвали людей выйти вперед для покаяния. Мы просили, чтобы каждый, кто хочет посвятить свою жизнь Иисусу Христу или отречься от прежних обязательств, поднял руку.
Все руки в зале поднялись.
Конечно же, люди не поняли! Я объяснил еще раз, насколько серьезным является этот шаг. Я очень ясно говорил об условиях ученичества при враждебном правительстве. Затем я еще раз пригласил желающих к алтарю, но на этот раз попросил людей встать.
Встали все присутствующие.
Я удивился. Никогда раньше я не видел такой готовности. Тронутый подобным рвением, я стал говорить о том, что значит быть учеником Христа и вести жизнь, состоящую из ежедневных молитв и изучения Библии, при помощи которых новорожденные дети Христовы возрастают в зрелых воинов в Его рядах.
Я стал делиться планом изучения Библии, который нам дали в миссионерской школе Глазго, когда вдруг заметил, что впервые в этой дружелюбно настроенной аудитории люди перестали смотреть мне в глаза. Они разглядывали свои руки, отворачивались к задним рядам и отводили глаза куда угодно, только бы не видеть меня.
Ничего не понимая, я посмотрел на пастора. Он тоже, казалось, был смущен. Через Николу он сказал мне: "Молитва, да, это мы можем каждый день. Мне нравится то, что вы сказали про молитву. Но чтение Библии, Брат Андрей, у большей части этих людей нет Библий".
Я уставился на него, не веря своим ушам. Я привык к этому в сельских церквях. Но в ученом космополитическом Белграде?
Я повернулся к аудитории. "У кого из вас есть Библии?" - спросил я.
Во всем зале подняли руки семь человек, включая пастора. Я потерял дар речи. Я уже давно раздал все Библии, которые привез с собой.
Что я мог дать этим людям, так сильно стремившимся к учению, так нуждавшимся в водительстве в той нелегкой жизни, которую они избрали в противовес миллионам других людей, идущих иным путем?
Вместе с пастором мы разработали систему использования имеющихся Библий: в нашем расписании изучения Библии групповые занятия сочетались с индивидуальными, с определенным количеством часов для каждого члена церкви. И в тот же день я принял решение, которое крепло с каждым годом. В тот вечер я обещал Богу, что так же часто, как я прикасаюсь к Библии, я буду возить ее Его детям за стеной, которую построили люди. Я не думал о том, как я буду покупать Библии и как буду их провозить. Я только знал, что буду их привозить - сюда, в Югославию, в Чехословакию и во все страны, куда Бог откроет двери, через которые я смогу проскочить.
Глава 11
Третья молитва
По пути домой из Югославии я пытался дать оценку своему путешествию. Я пробыл в этой стране более cеми недель. Я проехал около шести тысяч миль, провел почти сто собраний и установил множество контактов для будущей работы.
Но гораздо важнее было обращение людей, сотен людей. Новые христиане, мужчины, женщины и дети, фактически пребывавшие в Царстве Божьем, находились в то же время в стране, где правительство утверждало, что Бога нет. Какой будет теперь их жизнь? Было тяжело оставлять новых друзей один на один с трудностями и жертвами, о которых я мог только догадываться.
Что касается моей решимости привозить им Библии, в ярком свете майского утра все это выглядело намного сложнее, чем показалось тогда, в Белграде. В 1957 г. через границы коммунистических государств невозможно было провезти какие бы то ни было книги - не говоря уже о книгах религиозного содержания! Каким образом я провезу их? И как стану распространять их внутри страны, не подвергая братьев по вере опасности? Какой стране они нужнее всего? С какой начать? Все эти вопросы одолевали меня, пока миля за милей я ехал по Европе, все ближе к дому.
Нет, поправил я себя. Я ехал не домой. В Витте, конечно, но Витте больше не была моим домом, я неожиданно и ясно осознал это. Вот почему я ехал так медленно, так часто останавливался, чтобы свериться с картой, разговаривая с каждым фермером по пути об урожае.
И вдруг я понял, что, с тех пор как покинул Югославию, я стараюсь оттянуть неизбежный момент, когда опять окажусь в своем одиноком холостяцком жилище. После смерти папы я решил перебраться в его маленькую комнатку над сараем. Эта идея показалась мне очень практичной: теперь у меня был отдельный вход и я мог приходить и уходить, никого не беспокоя. Но в результате мой переезд лишь показал, насколько я одинок.
Более того, я знал, что обречен на одиночество и в дальнейшей своей жизни. Во время остановки в Германии я открыл Библию, где на внутренней стороне обложки записал полученный от Бога суровый ответ на одну мою молитву. Я глотнул кофе и вспомнил ту ночь в Югославии, когда я помолился об этом. В тот вечер я тоже чувствовал себя очень одиноко. "Господь, - сказал я, - через год мне исполнится тридцать. Ты сотворил для мужчины помощницу, но я почему-то не нашел свою. Господь, я хочу попросить Тебя кое о чем. Сегодня я прошу у Тебя жену".