Винченто принял комплименты любезными кивками, прихлебывая утренний чай и прикидывая, не мог ли юнец быть ночным гостем или тем добрым вестником, которого Винченто должен сегодня услышать в соборе. Неужели Набур послал ему надежду? Винченто нахмурился. Нет, он не станет, как вассал, ждать милостей от сюзерена, даже от самого Викария Святейшего. Винченто выпрямился. К собору он немедленно бежать не станет.
Пришел Рудд. Река успокаивается, сообщил он, вода больше не прибывает, но все равно стоит высоко, переправляться пока рискованно. Но завтра она спадет достаточно, и переправа будет безопасной.
Винченто приказал Рудду отнести остатки еды странствующим монахам, а сам лениво вышел на солнце погреть старые кости. Если он опоздает на трибунал, здесь довольно свидетелей, чтобы доказать его невиновность. Пусть Защитники Веры поносят вышедшую из берегов реку, если им так хочется. Сомнений нет, поток уступит их познаниям в Святом Писании и усохнет. Даже разрушенный мост восстановит сам себя под угрозой пыток.
Нет, нет, прочь от подобных мыслей! Нужно упражняться в смирении. Он послал Вилла за письменными принадлежностями, вышел за арку ворот и присел у обочины на один из больших камней. Один камень — вместо скамьи, другой — вместо стола. Почему бы не использовать время с пользой и не подготовить текст своего отречения, чтобы потом представить его перед трибуналом?
Конечно, обвиняемый не должен знать, почему его вызывают. Это будет первым вопросом Защитников. Такое начало часто срывало с губ обвиняемого признание в неизвестных судьям грехах, но сейчас сомнений в поводе нет. Когда пришел вызов, Винченто понял, что противопоставил себя очень могущественным людям, которые никогда ничего не забывают.
Он вытащил из походного секретера старое письмо Защитника Белама. «...поскольку доказательств движения мирового шара не существует, как я думаю, ибо такового предъявлено не было...»
Доказательств не существует. Винченто дрожащей рукой вытер лоб. Теперь, когда страх усилил ясность мысли, он видел, что его аргументы, основанные на поведении приливов и солнечных пятен, ничего не доказывают. Истина вошла в Винченто мимо доказательств. Он наблюдал в телескоп небо, долго размышлял, глазами и разумом взвесил солнце, звезды и планеты, а истина вошла в него как откровение.
Если бы теперь у него было простое, наглядное доказательство! Он бы не побоялся, он бы рискнул, он бы сунул врагов прямо носом в правду!
Но поддержать настроение гордой непокорности было нечем, и оно скоро прошло. Истина в том, что он стар, испуган и ему придется отречься от своих идей.
Он достал перо, чернила, чистую бумагу, начал составлять черновики. Иногда переставал писать и просто сидел в лучах теплого солнца, закрыв глаза.
Вокруг костра Деррон насчитал семерых солдат. Солдаты завтракали, и каждый с радостью принял глоток коньяка из его фляги, и теперь был готов поговорить. Нет, ни в монастыре, ни в соборе не было других людей. Солдаты об этом знали бы.
Несколько минут спустя Деррон беззвучно вызвал Сектор.
— Хроносектор слушает.
Опять Командующий, — наверное, ему сон не требуется. Но Деррон был слишком возбужден и отбросил уставные формулы.
— Посчитайте жизнелинии еще раз. Нас здесь тринадцать. Если получится двенадцать, то один из этих милых людей сделан из микросхем вместо плоти. Но если выйдет четырнадцать, то где-то прячется бандит или дезертир, или вы неправильно читаете экраны. Пунктирная линия была ошибкой — здесь все мужчины, едва ли кто-то ждет ребенка.
— Сейчас проверим. Ты же знаешь, данные иногда сложно обработать. — Тон был мягкий, это насторожило Деррона — лучше бы его отругали. Значит, положение Деррона было таким важным для операции, что Сектор делал все возможное, чтобы облегчить Деррону действия.
Солдаты, позавтракав и осушив флягу Деррону, занялись важным делом — убиванием времени. Рудд, кучер мессира Винченто, выводил тягунов со двора: поискать траву. Вслед за животными Деррон покинул двор и увидел самого Винченто, мирно и одиноко сидевшего на камне с пером и бумагой перед собой. Лучше и не надо.
Вспомнив о мифическом тягуне и двуколке, Деррон изобразил на лице отчаяние и пошел по дороге к остаткам моста, якобы искать исчезнувшую собственность.
У разрушенного моста стояли два монаха, откинув серые капюшоны. Лица их были непримечательными. Они обсуждали, каким способом можно будет отстроить моет. Деррон знал, что через год-два между опорами лягут новые каменные арки и они прочно простоят три столетия, и три столетия спустя молодой историк, аспирант, весело зашагает по этому мосту, и его любимая девушка будет так же беззаботно идти рядом. Оба будут с нетерпением ждать первой встречи с древним городом и прославленным собором Оибога. Река будет другая, более спокойная, и вдоль берегов вырастут деревья. А плиты древней дороги будут такие же...
— Да пошлет вам Святейший хороший день, сэр! — Это был голос монаха, того, что казался потолще.
— Доброго дня и вам, почтенные братья. Поднимается ли вода в реке?
Лицо худощавого монаха было необыкновенно доброе. В жилистых ладонях он вертел кусок кирпича, словно собирался немедленно начать восстанавливать мост.
— Вода спадает, сэр. А как течение вашей жизни, идет оно вниз или вверх?
История с тягуном и повозкой показалась нудной и ненужной.
— На такой вопрос непросто ответить.
Но от других вопросов Деррон был избавлен, внимание монахов отвлекли несколько крестьян, возникших откуда-то из грязевых далей. Теперь они босиком шлепали вдоль высыхающего берега. Крестьянин впереди гордо покачивал веревку с большой серебристой рыбой, недавно пойманной и еще бившей хвостом.
Крестьяне остановились у обочины. Они небрежно поклонились Деррону — он был недостаточно богато одет, чтобы вызвать робость.
Крестьянин с рыбой обратился к монахам, но остальные принялись его перебивать. Разгорелся спор — кому говорить, кому принадлежит рыба? Крестьяне пришли заключить с монахами сделку: не примут ли святые братья самую большую и свежую рыбу из недавнего улова («Мою рыбу, братья, это моя леска!») в обмен на какую-нибудь действенную молитву для увеличения урожая на полях?
Деррон отвернулся — спор обещал перерасти в ссору, — и увидел, что Винченто по-прежнему сидит один. И в этот момент дух Деррона был потрясен видом собора Оибога.
Шпиль возносил позолоченный знак клина на высоту двухсот шестидесяти футов. Камни башни, стен, летящие силуэты контрфорсов были густого ясного серого цвета, едва не светились на солнце. Цветные стекла витражей внутри восточной стены сейчас пылают живым огнем. Хрупкий шпиль и стекло восстали из праха, и значит. ...она тоже живая, где-то рядом, он ее найдет. Возрожденная иллюзия была сейчас сильнее всякой логики. Сейчас он услышит ее голос, она позовет его, он протянет руку и...
Всплеск. Толстый монах смотрит на воду, на лице у него удивление, разочарование, а сухощавый стоит над водой, протянув руку. Большая рыба плещется в реке, наверное, умудрилась выскользнуть.
...коснется ее теплой, живой кожи. Ветер теребит ее волосы — все мельчайшие детали всплыли в памяти Деррона...
Ноги понесли его прочь, обратно на дорогу. Мимоходом он отметил, что Винченто сидит на старом месте, один. Но в монастырь Деррон не вернулся. Могучий собор на холме манил, и Деррон не спеша начал взбираться наверх.
Брат Иованн с печалью смотрел на крестьян, а слова его были обращены к плескавшейся рыбине.
— Брат-рыба, я вернул тебе свободу. Не потому, что нам не нужна пища, а чтобы ты мог восхвалять Господа, посылающего всякую благодать — рыбу удильщику, свободу рыбе.
Иованн грустно покачал головой.
— Как часто забываем мы воздать благодарность, тратим усилия, чтобы обогнать ближнего!
Рыба выпрыгнула, плеснула. Словно воздействие духа, пока она висела на крючке, лишило ее разума.
Иованн грустно смотрел на карликовый рыбий шторм.
— Утихомирься, брат-рыбка! Довольно! Живи в воде, а не на жгучем воздухе! Благодари своим рыбьим способом!
Плеск утих. Остатки пены унесло течением. Тишина нависла над берегом. Крестьяне подняли руки в знаке клина, обменивались быстрыми взглядами. Кажется, они не прочь были взять ноги в руки и смыться, но не осмеливались. Брат Саил, сам похожий на вытащенную на берег рыбу, смотрел то на реку, то на брата Иованна.