— Скажите, Иван Иванович, а замки в складе и в гараже одинаковые?
— Что я, дурак? — сказал механик. — У нас здесь не станция, а проходной двор, за три года уйма всякого народа перебывала — и летчики прилетали, и матросы с пароходов жили, когда грузы привозили. А у меня в складе и аккумуляторы, и свечи, и ремни приводные, и насосы. Вот я от греха и навесил на склад свой замок, с секретом.
— Понятно, — улыбнулся Кострюков. — И последний вопрос: что вы теперь намерены делать?
— А что делать? Пойду сейчас, возьму другой аккумулятор и заменю.
— И все? Значит, докладывать о пропаже не собираетесь?
— Да что о ней докладывать? Подумаешь, аккумулятор! Что у меня, других нет?
— А вот это напрасно, Иван Иванович. Нужно доложить. Понимаете, нужно. И сделайте это при всех, за обедом, скажем, или за ужином.
— Ну, раз нужно, сделаю, — сказал механик.
— И еще, Иван Иванович: о нашем разговоре никому ни слова. Ни гу-гу, ладно?
К столу, как правило, не опаздывали — дорожа временем, Лаврентьев был строг к подобным нарушениям, но сейчас место механика пустовало, и начальник зимовки спросил:
— А где Кулибин?
— Был здесь, наверное, руки моет, — ответил кто-то.
Лаврентьев недовольно хмыкнул, и в эту минуту появился механик.
— Вот, Василий Павлович, — сказал он, подходя к столу и подавая Лаврентьеву вдвое сложенный листок.
— Что это? — спросил Лаврентьев:
— Заявление.
Начальник зимовки отложил ложку и стал читать. Брови его удивленно взметнулись вверх.
— Ты совсем спятил, Иван! Нельзя разве просто сказать, что у тебя пропал аккумулятор? Без бумажки?
— Ну да, — ответил механик, уже занявший свое место.
— А потом ваша же комиссия меня вздрючит. Да еще деньги вычтет за новенький аккумулятор.
— Так куда же он делся?
— Вот и я спрашиваю, куда. Стоял возле входа, а потом испарился.
— А сани твои не испарились? — спросил кок, наливая механику супа.
— Сани нет, — серьезно ответил механик, и все за столом прыснули.
— Чего смешного? — сказал механик. — Вот если бы у тебя самописец сперли, — обратился он к метеорологу, — ты бы, небось, в милицию письмо настрочил.
— Конечно, — ответил Панченко, подмигивая остальным. — Самописец, Ваня, это прибор. А твой аккумулятор — простая банка с кислотой.
— Ничего себе банка, — возразил механик, но его перебил Лаврентьев:
— Ладно, Иван, не превращай обед Бог знает во что. Заявление твое, раз ты так хочешь, я приобщу, куда надо, а с аккумулятором разбирайся сам. Наверняка куда-нибудь засунул и забыл. — Механик раскрыл было рот для очередною возражения, но Лаврентьев отмахнулся: — Все-все, Иван! Мне бы твои заботы. Что ты, в самом деле, из-за рубля с копейками шум поднимаешь!..
Как и следовало ожидать, никто не воспринял всерьез заявление механика, все лишь посмеялись, и вместе со всеми смеялся тот, кому понадобился аккумулятор. Ничего не скажешь, артист! Но кто же все-таки, кто? Мысль Кострюкова снова и снова упорно возвращалась к метеорологу. Тот факт, что нынешней ночью Панченко стоял на посту и мог взять аккумулятор, усилила подозрения старшего лейтенанта относительно метеоролога, который стал теперь главной фигурой в его логических построениях. Но где этот оборотень хранит рацию? Не носит же он ее при себе — нет такой рации, которую можно засунуть в карман или за пазуху. Надо что-то придумывать, чтобы вывести агента на чистую воду. Арестовать Панченко? Но ведь никаких прямых улик против него нет. Да, он составляет погодные сводки, но не доказано ни то, что у него имеется рация, ни то, что именно ему понадобился этот злосчастный аккумулятор. А как арестовывать без доказательств? Все только осложнишь. Выход один — подождать еще немного: судя по всему, агент не сегодня-завтра активизируется. Теперь у него есть питание для рации, и он наверняка высунется в эфир.
Два последующих дня ничего не дали. Станция жила своей обычной жизнью, на запрос Лаврентьева с Диксона сообщили, что радиоперехватов не было.
— Будут, — упрямо твердил Кострюков. — Аккумуляторы не воруют из любви к искусству. Вот подключит новое питание и вылезет в эфир, обязательно вылезет.
Но как ни уверен был Кострюков, что события скоро примут желательный оборот, даже он не предполагал, что развязка будет для него совершенно неожиданной.