И все-таки… Все-таки и этот вариант, лучший, по мнению Кострюкова, не отводил всех подозрений. Тут многое будет зависеть от профессионализма, от выучки агента, от его способности подвергать анализу все и вся. А судя по всему, профессионализма у агента как раз в достатке. И значит, он будет следить за каждым твоим шагом. И значит, придется ежеминутно контролировать себя, потому что агентом может оказаться любой из зимовщиков.
Нарты неожиданно остановились.
— Жив, старлей?
— Жив, чего мне сделается. За чем остановка?
— Алык у Серого ослаб, подтянуть надо.
— Как думаешь, сколько проехали?
— А мне гадать нечего, точно знаю — сорок километров.
— Сорок?! — Кострюков не мог скрыть разочарования.
— Шесть часов без остановки и всего сорок?
— Дальше и не то еще будет, старлей. Сейчас еще собаки свежие, а устанут — как бы нам не пришлось их тащить. Так что не торопись, тише едешь — дальше будешь. Скоро распадок, там и заночуем.
— А если без ночевки? Ты что, устал?
— Не во мне дело. Говорю же — собаки. Если гнать, как ты хочешь, загоним на третий день. А тогда что?
— Зато километров триста отмахаем.
— А остальные двести?
— На лыжах пойдем. На кой черт тогда лыжи взяли?
— На лыжах! Валяй, иди, если ты такой храбрый. А взяли на крайний случай, если что, все не пешком.
— Ладно, — сказал Кострюков, — ты каюр, тебе и карты в руки. Делай как хочешь, но довези.
Распадок даже в темноте полярных сумерек казался еще более темной ямой, у которой нет дна, входом в некий неизвестный мир, где перестают действовать земные законы. Но в распадке было тише, и это уже было хорошо. Выбрав место поровней, Андрей остановил нарты. Собаки, почуявшие отдых, тотчас легли, свернувшись калачиками и тесно прижавшись друг к другу.
— Видал? — кивнул на них Андрей. — А ты говоришь, зачем отдыхать. Да они ухайдакались, что твои ломовики. Им сейчас не то что пеммикана — мяса не нужно. Вот отдышатся, тогда покормлю.
Палатку поставили быстро. Расстелили спальные мешки, развели примус. Когда стало тепло, сняли полушубки, оставшись в свитерах и ватных брюках. Вытащив из рюкзака алюминиевый чайник, Андрей попросил:
— Не в службу, а в дружбу, старлей: сходи за снегом, чаек сварганим. А я пока ужин соображу.
Когда Кострюков вернулся, «стол» уже был накрыт: на куске брезента стояла банка тушенки, лежали сухари. Подкачав примус, Андрей спросил:
— Строганину пробовал когда?
— Не приходилось.
— Сейчас угощу. — Андрей покопался в рюкзаке и достал крупную рыбину. — Чир, — сказал он. — Лучшая рыбка для строганины. Можно, конечно, и нельму, но чир пожирнее.
Он поднес рыбину к огню и с минуту вертел ее над пламенем. Когда кожа немного оттаяла, Андрей содрал ее и стал строгать чира ножом. Нежное мясо, завиваясь как стружка, падало на брезент, образуя горку.
— Ну вот и готово. Поспеет чайник, поедим за милую душу.
Чира ели, макая стружки в соль, заедая сухарями и запивая крепко заваренным чаем.
— Теперь и покурить не грех, — сказал Андрей, когда они съели и выпили все. — Скрутим по «гвоздику», старлей?
— Зачем крутить, у меня папиросы есть. — Кострюков достал из кармана брюк пачку «Норда».
Андрей взял папиросу, понюхал.
— Сто лет не пробовал, махрой в основном пробавляюсь.
— Давно зимуешь?
— Пятый год.
— А до этого?
— На промысловой шхуне ходил, матросом. Тюленей в Белом море били. — Чего ж ушел? Тяжело?
— Не в этом дело. Я с малолетства на тяжелых работах, привык. Шкуры нюхать надоело. Знаешь, как пахнут тюленьи шкуры да еще лежалые? От одного запаха горькую запьешь.
— В штабе говорили, ты из поморов?
— Точно. Все Старостины всегда были поморами. Из-под Мезени мы. Всю жизнь ходил за рыбой да в зверобойку, за морским зверем, стало быть. Я вот с десяти лет на промыслах. Считай, шестнадцать лет уже отгрохал.
— Шестнадцать? Выходит, тебе двадцать шесть?
— В декабре стукнет.
— А мне в июле было. Годки мы с тобой.
— Ну! А на вид ты старше, старлей. Я думал, за тридцать тебе. Серьезный уж ты очень.
Кострюков усмехнулся:
— Ты, Старостин, тюленей ловил да рыбу, а я всю жизнь мразь всякую. Есть разница? Вот мы сейчас толкуем с тобой, а тот, на станции, свое дело делает. А до него нужно еще добраться и взять. Будешь серьезным.
— Доберемся, старлей. — Андрей загасил окурок. — Ладно, ты давай спи, а я пойду собак покормлю.