— Смотри, — говорит мужчина, крупные зубы блестят в полутьме. — Там, за кустами! Видишь? Неясыть.
— Это сова. — Леся вспомнила, как смех щекотал ей горло, но она сдерживала его, боясь испугать крупную птицу, что таращилась, не моргая, из колючей тьмы.
— Правильно, сова. — Он тянет руку и гладит Лесю по голове. — Сова-неясыть.
От его прикосновения, сильного, но осторожного, стало так спокойно, что темнота леса чуть отступила. Но воспоминание всколыхнулось липкой волной киселя, захлестнувшей и хмурую сову, и мужчину с крупными зубами и тяжелой ладонью.
Олеся застонала, машинально прижимая пальцы к источнику боли. Запекшаяся корка тут же лопнула, рана снова открылась, кровь заструилась по виску и дрожащим пальцам. Лесю замутило, лес качнулся перед глазами, и вот она уже осела на холодный мох, не чувствуя мигом ослабевших ног.
«Волки чуют запах крови за несколько километров». — Грузная учительница в твидовом костюме стучит по доске указкой.
Олеся вспомнила, как томительно скучно было на уроках биологии, если их вела Наталья Додоновна, — кажется, так ее звали. Как клонило в сон от ее монотонного голоса. Как Витя Петров подбрасывал девчонкам свернутые записочки, а те делали вид, что им это безразлично. Но краснели от ушей до корней волос.
Память всколыхнулась, смывая волной киселя Наталью Додоновну и острое чувство первого, совершенно безотчетного возбуждения, покрывавшего кожу мурашками, стоило бумажной записке упасть на ее, Олесину, парту.
Почему попытки вспомнить хоть что-то, кроме образов прошлых лет, вызывают тошноту и невыносимую ломоту во всем теле, Леся понимала смутно. Рана на виске пульсировала. Сил подняться не было. Леся попыталась крикнуть, но из пересохших губ вырвался только хрип.
— Если потеряешься в лесу, что нужно кричать? — В переливах света, мелькавшего между листвой, лица было не рассмотреть — только спутанную бороду и блестящие зубы.
— Ау…
Олеся тут же вспомнила и слово, и радость нахождения рядом с тем, кто ему учил.
— Ау! — вырвалось у нее за мгновение до того, как образ растворился в клубничной жиже. — Ау! Ау! — кричала она, надрывая и без того пылающее болью горло. — Ау! Помогите! Кто-нибудь! Ау!
Живая темнота ночного леса покорно впитала ее крик, зашумела, закачалась в ответ, и снова воцарилась тишина.
— Ау… — принимая поражение, прошептала Леся.
Сознание ускользало подобно воспоминаниям, которые яркими всполохами загорались в ней и тут же гасли. А без них и сама Олеся истончалась, теряла всякую вещность. Что есть человек, если не клубок памяти? Теряя ее, он плутает в темноте гулкой комнаты совершеннейшей пустоты. Только жизнь такого не признает. Она тут же заполняется болью, липкой, как плохо сваренный кисель.
«Клубничный», — еще раз напомнил Лесе затухающий разум, а после наступила тьма.
Первым, что она почувствовала, приходя в себя, был чей-то взгляд. Легкой щекоткой он пробегал по коже — чуть ощутимо, но не давая ни мгновения продыху. Леся осторожно приоткрыла глаза.
Яркий свет ослепил ее. В широко распахнутые окна било солнце. В крохотной комнате было тепло и сухо, воздух пах нагретым деревом и какими-то травами — чуть горько, но успокаивающе.
Олеся попыталась приподняться, но притихшая боль тут же ощерилась, впиваясь в плоть. Леся потянулась к ране, мысленно содрогаясь от отвращения, но вместо спекшейся крови пальцы нащупали плотную ткань, которая надежной повязкой охватывала голову.
Кто-то нашел Олесю в лесу. Кто-то откликнулся на ее отчаянный крик. Кто-то принес ее в теплый сухой дом и сделал все, чтобы рана не воспалилась. Кто-то спас ее.
А теперь этот кто-то следил за ней, не сводя любопытных глаз.
Леся замерла, прислушиваясь. Под ногами невидимого наблюдателя скрипела деревянная половица. Он сопел и ерзал, прижимаясь всем телом к двери, а та легонько подавалась вперед, делая щелочку все шире. Одним рывком Олеся повернулась навстречу шорохам и тихо рассмеялась от облегчения.
В дверном проеме маячило круглое мальчишеское лицо. Курносый, с яркими веснушками и щербинкой между зубами, ребенок заглядывал в комнату. Но стоило его прозрачным, как утреннее небо, глазам встретиться с глазами Леси, как любопытство сменилось страхом.
— Эй, — прохрипела Олеся.
Мальчик тут же побледнел и попятился.
— Эй, поди сюда! — попросила его Леся, постаравшись улыбнуться.
Но получилось плохо. Мальчик вскрикнул, развернулся и побежал, мигом скрываясь в полутьме коридора, только мелькнула белая рубашка с вышивкой по воротнику да голые пятки застучали по деревянному полу.