Днём лорду Станцелю принесли записку от декана, в которой он просил аудиенции. Письмо было коротким, официальным и написано так сжато, что в нем ничего нельзя было прочесть между строк. И всё же что-то в нем насторожило старого мажордома. Скорее всего — сам факт его наличия.
Если бы университету (который частично находился на казенном коште, а, значит, и под казенной рукой) что-то бы срочно понадобилось, декан обратился бы непосредственно к казначею или одному из министров — и сам всё с ними решил. Опыта подобных дел было ему не занимать — мажордом невольно улыбнулся, вспомнив, как умело и изящно Хартваль как-то раз обошел предписание городского начальника стражи. Тот, разгневанный очередной выходкой буйной студенческой вольницы, издал строжайший приказ — после троекратного задержания любого школяра (за драку ли, или за участие в сомнительной проказе), использовать его молодые руки и неуемную энергию на благо городского порядка. То есть несколько недель своей жизни тот должен был отдать на вывоз из города мусора и прочие подобные очистительные мероприятия. Декан в ответ тут же ввел ученое звание младшего профессора, которое давалось только студентам и только за особые заслуги. А точнее, нужно было два раза попасться в руки городской стражи — ибо до профессоров, хоть даже и младших, руки нового закона уже не дотягивались. Впрочем, польза от новоприобретенной профессуры для университета была немалая: именно на их широкие плечи декан тут же возложил непосредственную обязанность поддерживать порядок на его территории.
Похоже, что нынешнее дело было такого уровня, которое мог решить только сам мажордом. И причем не терпящее отлагательств: лорд Станцель не сомневался, что если бы декан вдруг решил открыть новый факультет, то смог бы подождать его планового полувизита-полуинспекции по Королевским учреждениям.
Мажордом отложил в сторону бумагу, постучал пальцами по столу… Потом дал секретарю распоряжение пригласить к нему досточтимого декана. Сегодня, после вечернего удара колокола. И привычным усилием воли переключил своё внимание с чуть тревожившей его загадки на текущую работу.
Декан пришёл вовремя. Неизбежный ритуал церемонных приветствий плавно перетек в неспешный разговор "ни о чём" двух убеленных сединами высокопоставленных Королевских слуг. Мажордом и декан в совершенстве владели искусством "словесной дуэли", а давняя взаимная симпатия позволяла им вести общение в стиле ещё более высокого искусства грациозного танца-беседы, в котором важно не то, что говорится — а что сказано. Сторонний наблюдатель решил бы, что здесь идёт обмен банальностями вперемешку с бессмыслицей и недомолвками, но веселые искорки, периодически вспыхивавшие в глазах собеседников, очень сильно противоречили бы этому скоропалительному выводу.
— Недаром древние столь осмотрительно относились к выбору рамы для картины. Грубое обрамление…
— …свело "на нет" много прекрасных форм. Да, мой лорд, для сенешаля было ошибкой сообщать новость королю, да пребудет с ним благословение Королевства, в день, когда у него родилась дочь, третья принцесса королевской крови.
— Однако, право, досточтимый декан, долг Королевского слуги не позволял ему ждать. Ибо не каждый может дождаться.
Старики, долгая жизнь которых рассказала им многое об ожидании — гораздо больше, чем это было известно молодым и нетерпеливым, понимающе улыбнулись друг другу и недосказанным словам. У короля Ригера было уже четыре дочери — и ни одного сына. Для короля, не особенно жаловавшего женский пол, это имело очень горький привкус; для Королевства, в чьей истории было не одно имя славной царствующей королевы — вряд ли. Лорд Станцель склонил вбок голову, немного ослабил величественную осанку и произнес совсем другим голосом:
— Спорим, что ты не прочь отужинать?
Хартваль засмеялся и ответил:
— Тогда пошли. Насколько я тебя знаю, ты ещё и не обедал.
— Да, ты прав. Меня уже давно мучит… голод.
И, шутливо выясняя, какой же именно голод мучит хозяина, они перешли из заваленного бумагами кабинета в хорошо освещённую роскошную большую и пустынную залу, в которой по распоряжению лорда был заранее приготовлен ужин на двоих. Посреди залы стоял невысокий столик, заставленный едой и напитками. Стоявшие рядом слуги помогли старикам удобно устроиться в мягких креслах, а потом, по кивку мажордома, оставили их одних.
— Я принес тебе новость, — начал разговор декан. — Нынче у чародеев появилось два новых ученика.
— М-м-м? Это великаны-людоеды? Или один из них наследник престола какой-нибудь дружественной нам державы? Дружественной — до первой пограничной стычки?
— Это две молодые особы, довольно приятной наружности. Хотя не красавицы. Дочь мелкопоместного дворянина из захудалой провинции и её компаньонка. Почти дети.
— Ну и загадки ты задаешь. Дай попробую… А ты пока попробуй вот эти маринованные грибы. Хороши, право!… Они обладают редким даром — чарующе танцуют, лечат заговорами или вещают грозные потрясения для государства?
— Если что-то такое и есть, то они крепко держали язык за зубами. Не гадай зря. Обычные девчонки. И что за мода пошла нынче — отправлять к нам детей? Никакого толку с них нет, попутаются только под ногами, наревутся — и через месяц домой, к мамке!
— Ну, ты это зря, что никакого толку. За месяц путанья под ногами — плата за год учебы, — мажордом поднял вилку как бы в усиление своих слов. — Впрочем, в отличие от тебя чародеи согласились взять их в ученики. Так ведь?
— Не совсем, — буркнул декан. — Чародеи сами предложили им ученичество.
Лорд Станцель на мгновение застыл в нелепой позе, с отведенной в сторону вилкой. Потом положил её, ставшую вдруг не к месту. Потом отодвинул от себя и тарелку.
Хартваль тоже замолчал.
— Вот как? — негромко произнес лорд Станцель после недолгой паузы.
— Дело было так… — и декан кратко, но достаточно подробно рассказал события сегодняшнего дня. Его собеседник слушал внимательно и молча, лишь изредка прерывая гостя уточняющими вопросами.
К концу рассказа он заметно успокоился.
— Занятно, очень занятно.
— Знаете ли, высокочтимый лорд, если это только занятно, то…
— Не злись, — прервал его высокочтимый лорд, в этот момент больше похожий на древнюю, чуть нахохлившуюся тощую птицу. — Даже если это не блажь и не благотворительность Кастемы — а по твоим же собственным словам пригласил их в ученики он один, а не весь ренийский Круг, — кто ж знает причины тех или иных решений чародеев? Может, он просто почародеил?
Декан раздраженно повел плечами на неудачную игру слов. Это простонародное словечко означало что-то вроде совершения нелепых, бессмысленных и, одновременно, неопасных действий. В среде образованных людей его употребление считалось дурным тоном.
— Нет, право, я не понимаю, что тебя так могло встревожить, — уже серьезнее продолжил лорд Станцель. — Ну, захотели чародеи сами сделать первый шаг. Обычно они просто не успевают это сделать, так много желающих попасть к ним в учение обивают их пороги.
— Вот именно, что обычно, — повторил Хартваль за ним. — Обычно им и так хватает народу самого разного веса и калибра. А то, что они остановили свой взгляд на двух провинциальных пигалицах — вот это и кажется мне необычным.
— Может, Кастема просто… в отличие от тебя, старого паникёра… просто смог разглядеть в них что-то действительно необычное? — мажордом помолчал, уйдя в свои мысли. — Они ведь сами странные. Странные и непонятные. Гораздо больше, чем их поступки. Только что с того? Я начинал помощником секретаря ещё при Легине Мореплавательнице, потом служил Стиппину Справедливому. Я помогал его внуку Ригеру разбираться в хитросплетениях дворцовых интриг в первое время после его неожиданного воцарения. И могу судить, что многие вмешательства чародеев в государственные дела — по своей ли воле, или по велению монарха — были на благо Королевству. Раньше или позже. Особенно в тех случаях, когда их советы были необычными.
— Ты говоришь мудрые слова. Только холодны они. Холодны, как сами чародеи и дела их. Я не обладаю даром предвидения и не читаю звёзды, но сердцем чую — грядут великие перемены, и утешить нас обоих может только то, что мы с тобой вряд ли доживем до них, — в лице декана сквозь привычную самоуверенность неожиданно проступило искреннее волнение.