Вальдшнеп для курсантов был «присланным начальством». А авторитет начальства в том и состоит, что если кто-то успел навалять дурака, остальным приходится соответствовать.
В спецоне люто ненавидели весь этот казарменный бред, но Вальдшнеп оказался армейским сержантом и порядок любил трепетно.
– Зато за драки курсантов теперь отвечает он, – ухмыльнулся Марвин, когда Астахов посетовал ему на новичка. – Вот пусть он с ними в следующий раз и смотрит кино про штрафбат.
Астахов представил чистенького подтянутого Валенштайна, наклоняющего клювик к голопроекции колоритной горы трупов, и без стеснения заржал.
– Да и ты теперь и в столовую за ними не обязан таскаться. Пусть он рулит. Пошли в буфет, там пожрёшь! – объявил Марвин.
Астахов кивнул. Он хотел обращаться с курсантами по-людски, но кто виноват, что не вышло? Не они ли сами?
Или нельзя с мальчишек спрашивать то, чего они просто не могут пока понимать? Про то же планирование последствий?
Это следовало обсудить, и он пошёл за Марвином в буфет, где можно было купить горячие бутерброды, кофе и не изображать из себя идиота, любящего армейскую стряпню.
* * *
Рэм проспал в капсуле интенсивной терапии трое суток – стандартная медицинская процедура.
За это время жизнь на станции вошла в нормальную колею.
Утром четвёртого дня медик тщательно осмотрел Рэма, в обед отпустил, послав в общую сеть предписание: не нагружать восемь дней рёбра, куда был введён костный гель – своеобразный внутренний «гипс».
Нарушителей дисциплины – Макса, Лудди и Джея – выпустили из карцера ещё утром.
Когда Рэм вошёл в столовую, они старательно отводили глаза. Не знали, чего от него ждать.
Рэм уже слышал от медика, что Рай погиб. Оступился и ударился головой. Несчастный случай.
Но ему тоже было неловко, словно он был немного виноват в этой смерти.
Положение спас Валенштайн. Сержант подскочил к Рэму и начал излагать ему правила внутреннего распорядка, требуя стоять, как положено курсанту, отвечать, как положено курсанту, смотреть куда надо и прочий уставной бред.
И Рэма отпустило. Общее сумасшествие всегда подавляет личное. Загоняет его в какую-нибудь дальнюю щель.
Разве что во сне да в личных багах вылазит потом так и не понятая вина. А внешне её и не разглядишь.
Рэм кивнул, как от него требовали: подбородок вперёд и вниз. Сел на указанное Валенштайном место.
– Это Вальдшнеп, – прошипел Лудди, сидевший напротив. – Его нас воспитывать из ставки прислали.
Только Хэд знает, как и почему кличка, небрежно брошенная Астаховым, была моментально принята на вооружение курсантами.
Рэм кивнул.
– А Рая убили, – продолжал Лудди, воодушевлённый вниманием бывшего врага. – Он не просто башкой ударился! Его придушили! Джей говорит…
– Разговорчики! – так и подскочил Вальдшнеп, уныло жевавший салат во главе самого ближнего к раздаточному окну стола.
– А кто убил? – прошептал Рэм.
– Мы думали – ты знаешь. – Лудди, пониже склонился над тарелкой, чтобы не заметно было, что он болтает, а не ест. – А не врёшь?
Рэм помотал головой.
– Я в капсуле три дня пролежал. Во сне.
– Тогда это надо расследовать! – обрадовался Лудди. – Вдруг среди нас – убийца?
Он радостно поднял голову, но сержант Валенштайн был настороже:
– Луиджи Пальман, два наряда по столовой! – возвестил он.
– У, Вальдшнеп… – чуть слышно прошептал Лудди, ответив протокольное: – Слушаюсь!
Рэм встретился глазами с Максом, и тот пожал плечами, мол, извини, так вышло.
Джей же вообще делал вид, что в первый раз видит Рэма. И вообще не пинал его босыми ногами, матерясь, что без ботинок не получается врезать как следует.
У троицы появился новый враг – сержант Вальдшнеп. И новое занятие – поиск убийцы Рая.
Смог бы Рэм сам уронить этого кудрявого идиота на острый угол?
Но тогда кто и зачем?
Он покосился на Лудди: верить этому доморощенному конспирологу не хотелось. Медик сказал – несчастный случай. Ему лучше знать, он вскрытие делал.
Рэм уже совсем успокоился, когда в столовую заглянул Астахов.
Мастер-сержант поздоровался с Вальдшнепом, обвёл глазами курсантов, сидящих не как им хотелось, а как рассадил сержант.
А потом посмотрел на Рэма так, что на спине пацана опять проступили обжигающие полосы уже почти забытой боли.
Рэм понял: мастер-сержант тоже полагал, что Рай погиб не случайно. Он что-то знал нехорошее.
Во всей этой дурной истории была какая-то нехорошая тайна.