Сейчас он доберётся до дома, отдохнёт, переоденется и завтра же оставит город. Жди меня, Париж! С таким золотым запасом можно плюнуть на анархию, монархию, да и на революцию тоже. Нагляделся изнутри, что стоит за словами о свободе, равенстве и братстве – кровь, грязь и грубые мужики, без малейших признаков манер. Год надо переждать, благо сейчас появилось на что, а когда наступит стабильность, вернуться.
Но уезжать придётся непременно завтра с утра. С раннего утра. Кто бы ни победил в схватке, пропажу ценностей не спустит. Полине надо велеть отвечать, что не видела его с прошлого месяца. И дать рублей пятьдесят золотом… Много! Куда ей столько? Хватит и… Посмотрим… Не с собой же её брать, в самом деле. В Тулу со своим самоваром не ездят.
Вот и окошко. Тук-тук.
– Поля, это я. Открой.
– Степан Пудович! Это вы?!
– Я, я. Открывай. Только тихо.
Скрипнула дверь чёрного хода. Фигура в скрипучих кожаных одёжках просочилась на кухню.
– Подай чаю и поесть.
– Давно вас не было. Закончились продукты. Чай только морковный. Рафинаду совсем нет. Полы вымыла, полфунта чёрного хлеба дали, тем и сыта.
Юноша недовольно засопел, чувствуя свою вину. Давно пора было подкинуть прислуге продуктов.
– Растопи колонку в ванной. Вымыться хочу.
– Так дров, Степан Пудович, тоже не осталось. Керосину в примусе только-только хватит воды на чай скипятить.
Да, надо было позаботиться о снабжении. А то как-то стыдновато получается. Может, всё-таки дать ей пять червонцев?
– Подавай морковный, раз ничего другого не осталось.
Раздевшись до исподнего, накинув халат и плотно зашторив окно, Степан вытряхнул на скатерть содержимое саквояжа.
Груда ценностей впечатляла. Конечно, не так много, как хотелось бы, но прилично, вполне прилично. Дорогих камней маловато, основную цену дадут за тяжесть золотых вещей, но и так хорошо выйдет. В открытой двери появилась служанка с подносом. Увидев такую роскошь, она даже изменилась в лице. Руки её отчётливо дрожали. «Небось, не видела таких богатств», – подумал Стёпушка.
– Поленька, милая, вот – дарю. – Пара дутых серёжек была пододвинута на край стола. – Я тебе дамский пистолетик давал, верни сейчас мне его.
– Премного благодарна, Степан Пудович.
– Я утром уеду. Будут спрашивать – ты меня с прошлого месяца не видела. Поняла?
– Поняла, Степан Пудович. Извольте чаю отведать.
Чай был откровенно плох. Сушёная морковь придавала напитку какой-то горьковатый привкус. Однако кипяток согревал, и Стёпа выпил половину стакана, прежде чем услышал выстрел.
Полюшка
Глубокой ночью Полю разбудил тихий стук в окошко.
– Поля, это я. Открой.
Девушка соскочила с сундука, накинула на плечи платок и подошла к окну.
Стёпка пришёл. Опять небось снасильничает, сволочь. Повадился с прошлого лета. Судьба у прислуги такая – любой из хозяев юбку задрать норовит. А сейчас власти нет, вовсе мужики распустились.
– Степан Пудович! Это вы?!
– Я, я. Открывай. Только тихо.
Полина открыла чёрный ход. Молодой хозяин, весь в коже, с тяжёлым саквояжем, вошёл в дом и приказал:
– Подай чаю и поесть.
А ты принёс попить-поесть? Тебе своё отдавать? Обойдёшься!
– Давно вас не было. Закончились продукты. Чай только морковный. Рафинаду совсем нет. Полы вымыла, полфунта чёрного хлеба дали, тем и сыта.
Скривился. Не нравится? Бесстыжий! Глаза мои на тебя бы не глядели! Одёжка-то хорошая, не бедствуешь, небось. Насильничать горазд, а как чего поднести девушке, так нет. Я из-за тебя плод стравила, а ты даже бровью не повёл, когда узнал. Красненькую выдал, и только. А что на царские сейчас купить можно?
– Растопи колонку в ванной. Вымыться хочу.
Сказала же – обойдёшься!
– Так дров, Степан Пудович, тоже не осталось. Керосину в примусе только-только хватит воды на чай вскипятить.
– Подавай морковный, раз ничего другого не осталось.
Тебе и морковного жирно будет, кобель поганый.
Пока Поля раскочегаривала примус, Степан скинул на подзеркальник в прихожей перевязь и кобуру маузера. За ними последовал поясной ремень с патронной сумкой. Рядом примостился кисло пахнувший порохом наган с расстрелянными патронами, последней легла фуражка со звездой. Тужурка заняла своё место на вешалке. С помощью машинки снялись лайковые сапоги. Френч, портянки, галифе и даже нижняя рубаха были брошены прямо на пол у вешалки. Подхватив принесённый саквояж, хозяин удалился в столовую.