Дело запахло скверно. Князь уже осознал, что столкнулся с силой превышающей и его могуту и его разумение. О прежних богах, тех, кого скинул в Днепр князь Владимир, он слышал - немного, но слышал. Мелкой нечисти - купалок, полуденниц, леших, гуменников, банников - навидался вволю. Украдкой, мельком, из укромного уголка, но видал, и как шутят они над людьми, и как блазнят и как по лесу водят легковерного бедолагу. Про вовкулака однажды рассказывал дядька Рагнар - у его батюшки в дружине был норвег, который прыгал через ножи, только он однажды взбесился, пошёл грызть лошадей, и его порубала дружина. А вот старые сказки - о жуткой, безглазой Коровьей смерти, о змее-Ящере, о гневливом Перуне-громовержце, о матери Живе и весенних плясунах Лёле с Лелем - казалось канули в прошлое, растворились по рекам, затерялись в чащобах и глухомани. Как повторяла матушка «Кто пшено в горшок сыпал, тому и кашу варить».
- Дай бог светлому князю дожить до ста двадцати лет и ни одного дня из этих лет не печалиться так, как от нынешних горьких забот! - роббе Йошка, похоже, решил, что нашлось подходящее время напомнить о своих должниках. Князь уже дважды выслушивал его пространные, витиеватые жалобы и решение давно принял.
- С Дедюхи Волчка возьмёшь свои восемь гривен. Будет рыпаться - скажи, князь приказал платить. С Белоярова дыма - шесть гривен, они надысь двух теляти продали, при деньгах. С Василья Гвоздя - мехами, нету у него серебра. А вдову Ростиславлеву брось. Сам знаешь, брать с неё нечего, а в рабы ни её ни детей не отдам.
- Ай, князь, до серебра ли тут, когда в городе суматоха. Как говорил мудрец: маленькому рыбаку достаётся большая рыба...
- Нет мне дела до твоих мудрецов, нехристь! Получи свои деньги и проваливай с богом.
- Как говорил мудрец, - Йошка проворно отпрянул и продолжил - с поганой собаки и репьи хороши. Беда у тебя князь и немалая, разве чудом сумеешь выбраться. Когда реб Иегуда в Кракове пробовал делать голема и ошибся в пятой букве имени бога...
- И цидульки твои поганые мне не нужны!!! - рявкнул Борис.
- Замолкаю! Замолкаю и ухожу, - заюлил Йошка, пятясь, - только вспомни, кто сидит настоятелем в Святогоровом монастыре.
Кто сидит настоятелем в Святогоровом монастыре? Семь лет назад столетние стены кое-как укреплял толстобрюхий Геронтий, любитель печёной зайчатины, красного мёда и пирогов с грибами. Три года назад чревоугодник утонул в Буге. Новый пастырь прибыл из самого Киева, болтали, мол с кем-то в Лавре не сошёлся характерами. Звали его Евпатий, прежде чем сесть в обители, монах пешком обошёл полземли, бывал и в Константинополе и в Иерусалиме, и в Иордане губы мочил и на гору Фавор подымался. Бесов он изгонял легионами, больных исцелял божьим словом и за палицу отеческую был не дурак взяться, если кто набегал из Дикого поля... Вот тебя-то мне, батюшка, и надо!!!
Вместо себя в Ладыжине князь оставил Давыда Путятича. Гридня Шупика взял с собою для пущей важности, от Боняки отговориться не смог и Серко увязался следом - чем не свита? Ехать было неблизко - солнце уже садилось за сосны, когда из-за дальнего поворота блеснуло озеро и показался рубленый монастырь. Был он мал, но выглядел прочным - крепость, не божий дом. И монах, что, зевая, открыл двери нежданным путникам, не походил на смиренного чернеца - тяжкие кулаки, тяжкая поступь и совершенно разбойничья физиономия. Вызвать батюшку настоятеля он наотрез отказался - сейчас служба, потом отец Евпатий почивать будет. С вечери до заутрени он по обету и слова не говорит, так что незачем вам его, чада, тревожить. Коней можете привязать под навесом, почивать лечь в сараюшке, она пустует. Угостить вас, уж извините, нечем, трапеза давно кончилась. Доброй ночи!... Злой как оса Боняка хотел вступить в перебранку, но князь одёрнул его - будет. Жалует царь, да не жалует псарь - поутру разберёмся.
Заутреню князь отстоял вместе с монахами и челядь поднял помолиться - дело вишь, предстояло нешуточное. В трапезной им, как и прочим, поднесли по миске овсяной каши, даже без хлеба. Келья отца Евпатия, куда провёл князя косоглазый чернец - ни дать ни взять половец, - тоже была почти пуста. Голая лавка, полка с книгами, да икона со свечкой. Сам настоятель казался огромным - и не потому даже, что отличался высоким ростом и мощью тела. Он словно полнился изнутри некой силой, светился ей. Особенно это было заметно по взгляду - из-под кустистых жёлто-седых бровей смотрели ясные, словно два родника, глаза. Изумлённому Борису вдруг вспомнились синие глаза тура... блазнится! Князь перекрестился, отгоняя наваждение, поцеловал руку пастырю и начал свой рассказ.