Наконец Зоя поднесла ребенка к большому зеркалу, стоявшему на комодике у Лины, и проговорила:
— Посмотри на себя. Кто это? И тебе не стыдно?
Но ребенок залился еще сильнее.
Когда же вернется Лина? А что, если она задержится еще надолго? Ну, а если вообще с нею случилось какое-нибудь несчастье, как же тогда накормить ребенка? Хоть бы скорее пришла из школы мама, она может что-нибудь придумать.
А ребенок не унимался. Наоборот, казалось, что голос его становится все громче и громче. Когда он «заходился» от нестерпимого крика, на его верхней десне обнажались два крошечных зубика, как две влажные розоватые жемчужинки. Он так ужасно раскрывал рот, что видна была вся зияющая гортань, и становилось страшно, что ребенок задохнется от крика.
Он хочет есть. Но что же Зоя может сделать? Она с отчаянием крепко прижала, притиснула его к своей девичьей груди… И ребенок вдруг смолк, на мгновение притих, а в ней самой шевельнулось какое-то совершенно неведомое ей прежде странное чувство. Нагнув голову до боли в шее, Зоя пристальнее взглянула на притихшее существо, точно только сейчас его узнала, словно это был ее собственный ребенок. Что-то горячее бросилось ей в лицо и медленно разошлось по всему телу. Она взглянула на себя в зеркало, вмещавшее ее по пояс вместе с прижатым к груди ребенком, но почти ничего там не увидела, потому что от нестерпимого, радостного смущения у нее на глазах выступили слезы.
Но в это мгновение ребенок, как бы решительно протестуя против нахлынувших на Зою переживаний, трепыхнулся у нее на руках что есть силы и, после минутного отдыха, завопил с удвоенной силой.
— Ах, мама, — сказала Зоя, — когда же придет наша мама?!
Она снова принялась ходить по комнате из угла в угол и, резкими движениями укачивая ребенка, запела с решительной энергией боевым тоном:
Мужественное очарование этой песни нисколько не действовало на ребенка. Он так кричал над самым ухом у Зои, а она в свою очередь так старалась его перекричать, что совершенно не слыхала шагов Синицына, и только когда она закончила последнюю фразу, до ее слуха дошли наконец слова:
— Лина, прекратите это безобразие! Сколько раз я вам говорил, что в эти часы я работаю с учениками! Почему у вас дверь настежь? Почему вы позволяете орать в свой комнате посторонним? Мало вам того, что орет ваш ребенок?!
Увидев наконец, что Зоя одна с ребенком, Синицын, перешагнув порог, уперся, распялив руки, в оба косяка двери и так на мгновение замер от душившего его возмущения.
— Безобразие, Космодемьянские! — вырвалось наконец из его горла почему-то во множественном числе, словно он раз навсегда хотел заклеймить всю породу Космодемьянских. — Вы решили целый день не давать мне работать, — продолжал Синицын, сохраняя официальное «вы». — Черт знает, что такое! Раскрыли дверь настежь, ребенка превратили в свою куклу и забавляетесь, а на других вам плевать с высокого дерева. Заткните ему рот, или я вышвырну его за окно!
Зоя положила ребенка поперек кровати Лины и вплотную подошла к Синицыну. Он опустил руки и отступил за порог в коридор. Ему хорошо было видно лицо Зои — на нее падал свет из окна.
— Знаете, что я вам скажу, гражданин Синицын?
Зоя стояла, слегка расставив ноги, как бы для того, чтобы иметь больший упор, голову она, по своему обыкновению, когда бывала раздражена или требовалось доказать что-то очень трудное, наклонила чуть-чуть набок, глаза сильно сощурила и пристально смотрела сквозь ресницы в серые, застывшие, навыкате глаза Синицына. Встряхнув головой, чтобы легла на место спустившаяся было на правую бровь упрямая прядь волос, Зоя повторила:
— Знаете, что я вам скажу?
Синицын молчал. Он сделал еще несколько шагов назад. Во взгляде Зои было что-то такое, чего не мог выдержать Синицын. Он отступил еще на один шаг и вдруг, отвернувшись от Зои, пошел в дальний конец коридора, к себе в комнату.
Ребенок закричал опять.
— Хороший мой! Ведь ты же у нас умный мальчик, — сказала Зоя, успокаиваясь, растроганная тем, что ребенок молчал, пока длилась сцена, вызванная приходом Синицына.
Беря его снова на руки, Зоя услыхала, как на лестнице заскрипели деревянные ступеньки. По тому, как этот скрип торопливо поднимался, будто по клавиатуре, все выше и выше, она поняла — возвращается Лина.
— Мама идет! Наша мама идет! Скорее идем встречать маму, — сказала Зоя, высоко поднимая ребенка и поворачивая его лицом к выходу.