Пододвинув стул Ирине, он продолжал:
— Садись вот здесь. Пускай свет падает слева, хотя тебя где ни посади — все равно будет хорошо. У тебя устойчивые черты лица: если даже ты будешь реветь, все равно останешься красивой. Но лицо у тебя проще, чем у Зойки, понятнее. Если не будешь вертеться, у нас с тобой что-нибудь должно получиться.
— Можно читать книгу? — спросила Ирина, самолюбие которой было теперь удовлетворено.
— Не стоит. У тебя красивые глаза. Ты лучше смотри прямо на меня или, если стесняешься, немного повыше.
Ирина покраснела от удовольствия так сильно, что чудесный румянец проступил сквозь ее очень смуглую кожу.
Шура спросил:
— Скажи, дедушка и бабушка не были у тебя цыганами?
— А что?
— Ничего. Теперь уж не вертись. Как зовут того пацана, что вчера был с тобой в кино?
— А что, ты его тоже хочешь нарисовать?
— Не вертись! Давай, девушка, помолчим!
Но молчать Ирине всегда было трудно, а теперь, когда Шура, словно нарочно, коснулся новой темы, стало просто невыносимо.
— Шура, можно задать только один вопрос?
— Давай, если очень важный, а лучше — помолчи.
— Скажи, как по-твоему, может существовать дружба между девочкой и мальчиком?
— Почему же! — ответил Шура. — Существует же дружба между собакой и кошкой.
— Шурка, какой ты все-таки нахал! Неужели ты так и не способен вести серьезный разговор?
— Сейчас тебе отвечу, — сказал Шура и надолго замолчал. Прикусив нижнюю губу, он делал первоначальный набросок головы Ирины, намечая пока только контур, отыскивая лишь общие пропорции. — Сейчас тебе отвечу, — повторял он время от времени. Ирина перестала уже ждать, когда он наконец ответил: — Присущее мне от рождения чувство справедливости лишает меня возможности вести с тобой серьезные разговоры. Потому что…
Но Шура опять замолчал и сосредоточился. Общий овал лица был найден, теперь надо было едва уловимыми штрихами карандаша разбить его на части: найти место для бровей, для кончика носа и подбородка, оставив пока место для рта, для губ пустым. Увидев, что Ирина приоткрывает рот, Шура предупредил ее:
— Помолчи, девушка! Если ты пришла сюда за серьезными разговорами, то сиди и терпеливо жди, когда придет Зойка.
— Неумно!
— И не надо! Я же только что объяснил мою принципиальную установку на серьезный разговор с тобой. А в общем, помолчи — ты же видишь — я работаю.
Он чуть-чуть наметил, пока лишь приблизительно, место для ее яркого рта с немного выступающей вперед и как бы слегка припухшей нижней губой и начал отыскивать форму затененных глазниц, откуда должны поблескивать угольно-черные глаза с голубоватым цыганским белком. Шура увлекся и долго молчал. Где-то глубоко в сознании у него затеплился маленький огонек, зарождалась уверенность, что он работает правильно: перед ним теперь не просто белый лист бумаги, что-то уже начинает отделяться от его плоскости, заявляет о своем желании существовать самостоятельно.
А Ирине было трудно сидеть, ей хотелось говорить, и Шура то и дело просил ее: «Не вертись!», «Сиди смирно, а то получится два носа!», «Смотри в эту сторону, я хочу, чтоб на портрете у тебя в глазах была хоть какая-нибудь мысль!»
Ирина сидела долго, у нее уже затекли ноги, ей мучительно хотелось повернуть голову в другую сторону и потянуться всем телом. Неожиданно она сказала:
— Его зовут Виктор!
Шура даже не сразу сообразил, что это относится к его собственному, давно уже забытому вопросу о том, с кем Ирина была в кино. Он даже на минуту опустил руку с карандашом. Но, вспомнив, в чем дело, опять продолжал рисовать и медленно выговаривал слова:
— «Виктор», значит — «победитель» в переводе с древнего языка. Если я что-нибудь понимаю в вопросах психологии, то побежденная, выходит, ты?!
Ирина едва сидела на стуле, — у нее болела шея и начала ныть спина, она открыла было рот, чтобы попросить устроить перерыв, но Шура строго сказал:
— Закрой рот, ты мне мешаешь!
— Один вопрос…
— Какой может быть вопрос, когда все абсолютно ясно: девушка, ты переживаешь опасный возраст!
— Ну, знаешь ли что, Шурка, ты определенно нахал! — Ирина вскочила со стула и тотчас же, сморщившись от боли, присела на занемевшие ноги; по мускулам, как пузырьки в газированной воде, побежали мелкие, булавочные уколы.
— Ирина! — взмолился Шура. — Прошу тебя, будь умницей — еще только минут десять, а завтра устроим второй сеанс…