— А я отношусь к ним не хуже, чем к девочкам, — ответила Зоя. — Ты ведь знаешь Симонова — прекрасный товарищ! Димочка Кутырин тоже очень хороший.
— Да я не о том…
Зоя понимала, куда клонит разговор Ирина, но ей не хотелось говорить на эту тему. Здесь все было какое-то неясное, зыбкое, неизведанное, неопределенное, мысли обо всем этом приводили к каким-то тягостным неясным состояниям, которых Зоя терпеть не могла. Не обращая внимания на намеки Ирины, она продолжала:
— Так же, как я отношусь к Пете и к Димочке, я хотела бы относиться и к Ярославу Хромову. Он мне нравится. Ярослав прекрасно играет на рояле, но ему чего-то не хватает.
Зоя хотела сказать, чего же не хватает Ярославу Хромову, но ей помешала Ирина, резко вздрогнувшая от свистка паровоза, медленно пятившего задом состав пустых товарных вагонов на территорию завода, мимо которого подруги как раз проходили.
Железнодорожная колея пересекала улицу поперек. Зое не хотелось останавливаться и ждать, пока пройдет весь длинный состав, она рассчитала, что они с Ириною вполне еще успеют перебежать через рельсы, и уже поставила одну ногу на деревянный настил. Но Ирина вцепилась в ее руку выше локтя, сильно рванула назад и крикнула:
— Ты с ума сошла, что ты делаешь?!
Ирина только что закончила читать последнюю часть «Анны Карениной». Не отрываясь смотрела она теперь под колеса вагонов, гулко вздрагивавших на стыках.
— Как Анна могла лечь под колеса? — сказала она, закрывая лицо ладонями. — Мне так жаль, так жаль Анну… Я ненавижу ее мужа! Брр… лягушка! — Ирина брезгливо поежилась. — Ты знаешь, я так ненавижу Каренина, словно это мой собственный муж.
Зоя звонко расхохоталась, откинув назад голову. Потом, словно устыдившись порыва внезапного веселья, нахмурилась и тоже стала смотреть на медленно вращавшиеся колеса. И постепенно перед ее глазами тоже возникла картина гибели Анны Карениной.
— Анна сама во всем виновата!
— Так ведь Каренин не любил ее, — возразила Ирина. — Ему важны были только приличия света. Одни уши его чего стоят! А руки с надутыми жилками?!
— Не перебивай! — резко сказала Зоя. — Анна Каренина сама себя убила, как ты этого не понимаешь? Она убила себя до того, как бросилась под поезд. Она совершила два преступления, — поэтому и погибла, а куда она потом бросилась, это уже не играет никакой роли. Первый раз она совершила преступление против себя самой: продала свою свободу — согласилась выйти замуж за Каренина. Помнишь, Ирина, замечательные слова у Чернышевского: «Умри, но не давай поцелуя без любви!» Второе преступление Анна совершила против сына: она бросила его. Ты помнишь, как Сережа на прогулках ищет ее среди прохожих? Разве это можно простить? После таких преступлений она, конечно, погибшая.
— А любовь? — порывисто спросила Ирина. — Ведь она же любила Вронского?! Как можно осуждать женщину, которая способна любить с такой силой?
Зоя посмотрела на Ирину с удивлением. Она не ожидала, что Ирина может так волноваться, говоря о любви.
— Ты, Зойка, рассуждаешь, как старуха какая-то. Недаром о тебе Уткина говорит, что ты «слишком правильная». Неужели в тебе нет никакой жалости к Анне Карениной?
Ирина сказала об Уткиной и сама испугалась. Она боялась, что Зоя сейчас же круто повернется к ней спиной. А ей еще о многом хотелось бы поговорить. Она хотела спросить Зою: что такое любовь? Хотелось бы ей поговорить также о том, как отличить настоящую любовь от ненастоящей? И можно ли любить одновременно двоих? Иногда Ирине казалось, что Сережа Смирнов нравится ей так же, как нравится Виктор, хотя она еще ни разу не разговаривала с Сережей так откровенно, как с Виктором. Но говорить о Викторе Ирина не решалась и вместо этого еще раз упрекнула Зою:
— Об Анне Карениной ты рассуждаешь, как ребенок; это потому, что ты никого еще не любила.
Зоя остановилась и, соединив за спиной руки, крепко сжав одной другую, твердо сказала, наклонив голову набок:
— Да, я еще никого не любила! Да, никого! Во всяком случае, я никогда не смогу полюбить человека, если я не буду его уважать. Скажи мне, Ирина, ведь в начале зимы ты сама мне говорила, что не уважаешь Виктора за то, что он два раза нарушил свое слово.
— Мало ли что было в начале зимы! Теперь Виктор стал неузнаваемым. Разве ты не знаешь, если очень сильно любишь человека, то можно его перевоспитать как угодно!
Зоя хотела сказать еще что-то, но Ирина, вся просияв от своих слов (ей казалось, что она «очень здорово обрезала» Зою), не дала ей говорить и, крикнув:
— А ну, давай, кто первой перепрыгнет канаву? — устремилась вперед.