Сойдя с дорожки, вынул записную книжку, раскрыл на развороте, где у него был нарисован план школьного сада, и начал проверять на глаз, где что намечено, мысленно перенося свой замысел уже на местность: в четырех метрах от стены — биологический участок; прямое его продолжение — участок для питомника фруктовых деревьев; здесь Иван Алексеевич мечтал создать полную коллекцию фруктовых, свободно зимующих в условиях Московской области; дальше — участок пятого класса «А»; ему будет дана тема: «Различные приемы агротехники»; для этой темы отводятся три грядки: 1) посадка картофеля яровизированными цельными клубными и верхушками клубней; 2) уплотненный посев картофеля совместно с фасолью; 3) посадка свеклы рассадой и гнездовой сев свеклы. Шестой класс сегодня займется разметкой участка для метеорологической станции.
А солнце пригревало сильнее. Иван Алексеевич присел, наклонился к земле и положил на почву ладонь.
— Очень хорошо! — сказал он, ощутив тепло, и, разогнувшись, добавил: — Просто чудесно!
Отец Пети Симонова, конюх Аким Гаврилович, в такой позе и увидел издали Ивана Алексеевича: щупает рукой землю. Аким Гаврилович только что напоил слепого Бурку и вышел из конюшни. Помимо обычного уважения к Ивану Алексеевичу, проявлявшегося к нему в школе со стороны всех, Аким Гаврилович питал к этому человеку еще особое чувство: их роднило одинаковое отношение к земле и ко всему, что на ней произрастает.
Он любил поговорить с Иваном Алексеевичем, хотя разговоры их никогда не отличались многословием. Если у него выдавалось свободное время и он видел Ивана Алексеевича в саду с лопатой или с граблями или же просто присевшего около грядки и что-то обдумывающего, он обязательно подходил к нему «для беседы». Она состояла обычно из трех-четырех неторопливо произнесенных фраз. Но смысл сказанного всегда был значителен для Акима Гавриловича, и он отходил от Язева с чувством глубокого удовлетворения: удалось, мол, поговорить с настоящим человеком, ученым человеком, но в то же время совершенно своим, простым, доступным.
Сейчас он шел по центральной дорожке сада, заложив руки за спину, чтобы они не болтались без дела. Направляясь к Ивану Алексеевичу, он в то же время шел с таким видом, как будто в саду у него был совершенно самостоятельный интерес и он даже не замечает Ивана Алексеевича, посматривает себе по сторонам, что-то для себя подыскивает и обдумывает.
На свой рост Аким Гаврилович не мог бы пожаловаться, но ходил не сгибаясь, хотя грудь у него немного запала и в плечах он был узковат; не жаловался он никогда и ни на какую болезнь; хорошо еще служили ему и сильные, длинные, костистые руки (Петя пошел в него); Аким Гаврилович не любил бриться, носил бороду и усы, но и усы и борода росли у него скупо: сквозь рыжеватую жесткую щетину повсюду на худощавом, строгом лице сквозила красноватая, словно раззуженная на ветру кожа.
Не доходя до Ивана Алексеевича, Аким Гаврилович поднял, сойдя с дорожки, комочек земли и, разминая его пальцами, стал рассматривать, что же остается от комочка на ладони, как бы желая привлечь к себе внимание. Но оба, казалось, продолжали не замечать друг друга. Первый, как всегда, заговорил Аким Гаврилович. Он подошел к Язеву ближе и, показывая, что у него на ладони, сказал:
— Вот это и есть мать наша родная землица, из-за которой на всем земном шарике драчка происходит!
Иван Алексеевич дружелюбно, как единомышленник, улыбнулся ему и протянул руку. Аким Гаврилович, быстро сбросив землю, туго обтер ладонь о штанину и соединил, не сгибая пальцев, свою руку с протянутой ему рукой.
Поворачивая голову, подставляя щеку под лучи солнца, Иван Алексеевич сказал:
— Хорошо-то как, Аким Гаврилович!
— Так уже время, Иван Алексеевич, — шестнадцатое число, апрель! Тепло, сухо!
Язев начал осматриваться вокруг себя, как будто до этой минуты он ничего и не замечал. Аким Гаврилович спросил его:
— Как скажете, Иван Алексеевич, насчет соображения относительно войны?
Язев развел руками и, словно после очередного упражнения по лечебной физкультуре, сделал глубокий вдох. Он высоко поднял брови, и от этого лицо у него сделалось таким, как будто он был в чем-то виноват. Опустив руки, он спросил:
— В зоопарке видел когда-нибудь удава?
— Три метра шесть сантиметров, — сказал Аким Гаврилович. — При мне кролика затянул в свою утробу, как насос.
— Так вот, кролика он будет переваривать очень продолжительное время. В этот период он совершенно безопасен. Можно предполагать, что то же самое происходит теперь и с Гитлером. Только метражу этого удава, конечно, другой: проглотил Францию, Бельгию, Голландию, Норвегию… — Язев смотрел на Акима Гавриловича все с той же дружелюбной улыбкой, ожидая, что тот скажет. Но тот молчал, и продолжать пришлось самому же Язеву. — Не правильно ли будет нам с тобою, Аким Гаврилович, предположить, что теперь Гитлер будет все это долгое время переваривать? Ты понимаешь, сколько он хапанул угля, металла, заводов, фабрик или хотя бы того же молочка в Голландии?!