Охранник невозмутимо ответил: - Жалуйся хоть самому Папе Римскому. Ещё раз услышу, что ты долбишься в дверь, я тебе все зубы вышибу, ты меня поняла?
Судили Лёньку в поселковом клубе, показательным судом. Когда его, в наручниках, конвоиры ввели через боковые двери, предназначенные для выхода, переполненный зал загудел, как растревоженный улей.
- Пришли как на индийское кино, - ухмыльнулся Лёнька.
Конвоиры провели его на пустующий первый ряд и, усадив посередине, сами сели по бокам. Лёнька оглянулся, второй ряд тоже был свободен, в третьем ряду он увидел своих, - заплаканных мать с сестрой и заметно постаревшего отца, рядом с ними, закивавших ему в знак приветствия, несколько своих друзей. Он начал искать глазами Наташу, и в это время секретарь суда, скомандовала: - Встать! Суд идёт!
Судья, уже не молодая, страдающая от избыточного веса женщина, приказав конвоирам: - Снимите с него наручники, - начала задавать Лёньке процессуальные вопросы. Зачитав обвинительное заключение, она спросила: - Вам понятно, в чём Вас обвиняют. Вы, согласны с этим? - и получив утвердительный ответ, она разрешила Лёньке сесть. Он сидел, низко опустив голову, почти не слушая ни прокурора, ни защитника, которого он увидел только здесь, он с волнением ждал, когда начнется допрос главного и единственного свидетеля, - его Наташи. Его размышления прервало зачитанное заключение, что она - "не может быть допрошена в качестве свидетеля по медицинским основаниям, т.к. находится в специализированном стационаре".
Лёнька услышал, как кто-то сзади, не громко, сказал: - Да в "дурке" она лежит.
Услышанное повергло его в шок, он, вдруг осознал, что его дальнейшая участь, ему уже не важна, что любой приговор ему теперь безразличен. Он даже никак не отреагировал, когда выступающая в качестве общественного обвинителя, бывшая классная руководительница Михаила, просила суд: - "...от лица всех жителей посёлка, - с пафосом говорила она, - прошу приговорить, - этого убийцу, - этого негодяя, к высшей мере наказания, - расстрелу".
Лёнька слышал как у него за спиной, громко "охнула" и зарыдала его мать.
Потом, когда ему предоставили последнее слово, он услышал как, и мать, и сестра, его умоляли: - Лёша, сыночек, проси суд, чтобы тебя пощадили. Господи,... ну пожалуйста.
Он встал и, повернувшись к ним вполоборота, сказал: - Мама, прости меня, - и сел на своё место. Когда суд удалился в совещательную комнату, для вынесения приговора, конвоиры сжалились и разрешили Лёнькиным родным подойти к нему, и тщательно осмотрев принесенный ими баул, с кое- какими вещами, и продуктами, передали ему. Мать с сестрой кинулись к нему в объятья, а отец, глядя ему в глаза, с горечью сказал: - Лёша, ты прости меня за это проклятое ружьё, если бы не оно, ничего бы и не было. - На что Лёнька философски ответил: - Пап, ты не думай об этом, ружьё здесь не причём.
Вскоре суд вернулся, и судья зачитала приговор: - "...именем Российской... признал виновным... и приговорил...- к 10 годам лишения свободы, с отбыванием наказания в колонии строгого режима". Конвоиры снова надели на Лёньку наручники и тем же путём вывели из зала.
Месяца через два его родные получили от него письмо. Лёнька им сообщал, что у него всё нормально, находится он на Колыме, в Магаданской области, работает на - "...золоте, пока мотористом в гараже, но ходит на курсы, хочет получить специальность бульдозериста". В конце письма он просил у них прощения и чтобы они писали ему чаще. Сестру он просил написать ему о Наташе, как у неё дела, как её здоровье и где она сейчас находится.
Где-то, через год, в одном из своих очередных писем, мать ему написала: - "Лёша, сынок, не обижайся, что долго тебе не писала, у нас случилось большое горе, мы похоронили нашего папку. После того как тебя посадили, его сняли с катера и он пошёл работать слесарем, в ремонтную мастерскую. Там с мужиками начал сильно пить. На выходных они с Ванюшкой поехали на рыбалку, как потом рассказывали мужики, с которыми он пил на берегу, и которые всё видели и, якобы, ни чего не могли сделать, он, оттолкнул лодку от берега, и начал заводить мотор, а тот ни как не хотел заводиться. Тогда он, якобы, накрутил ручку мотора на полный газ и когда снова дёрнул, эту проклятую верёвку, мотор завёлся, и лодка из-под него ушла, а он перелетел через мотор в воду. Лодка начала ходить кругами и он поплыл к ней, чтобы поймать её. Мужики говорят, что кричали ему плыть к берегу, а он видел, что Ванюшка в лодке испугался и сильно кричал, и когда он поймал лодку за борт, и хотел в неё залесть, но не смог удержаться, и его затащило под винт мотора. Мужики, на другой лодке, его лодку догнали и увидели, что винт распорол ему весь живот, и он прямо на берегу, у них на руках, и помер".
После этого известия Лёнька несколько дней не мог прийти в себя. Он ещё долго ворошил свою память, которая выдавала ему картины, того, проведённого с отцом времени: их разговоры в таёжной избушке, на реке, на рыбалке. Он отчётливо слышал голос, даже интонацию, с какой отец ему не раз говорил: - Будь всегда мужиком.
И теперь, когда пришло к нему осознание, всего того, что с ним произошло, он думал, а мог ли он поступить иначе? Мог ли он проглотить нанесённое ему оскорбление, да ещё в присутствии любимого им человека? Или это была лишь глупая, неуместная шутка? А потом, смог бы он прожить, всю оставшуюся жизнь, с таким унижением? И как, после этого, смотреть в глаза Наташе?
А с другой стороны, кто он такой, как он посмел, не задумываясь, так легко, лишить жизни другого человека? И на все эти вопросы, самому себе, у него не было ответа.
- В любом случае, - пришёл он к заключению, - по большому счёту, - это я виноват в том, что сейчас происходит и со мной, и с близкими мне людьми.
Свой срок Лёнька отбыл "от звонка до звонка" и вышел на свободу уже другим человеком. Пройдя по узкому коридору КПП, он оказался на улице и сразу увидел стоящую не далеко от проходной "буханку", - очень популярный в те годы на Колыме автомобиль марки УАЗ. За не прихотливость в обслуживании и высокую проходимость, его так и называли - "проходимец". Из "буханки" ему навстречу вышел, широко улыбаясь, и раскинув в стороны руки для объятий, человек. Они крепко, "по мужицки" обнялись, оба искренне обрадованные долгожданной встрече.
- С самого утра тебя здесь дожидаюсь, что так долго "вертухаи" не выпускали, небось, не хотели расставаться, колись давай, - смеялся он над Лёнькой. - Давай, давай, брат лихой, садись в машину, нам с тобой ещё трястись да трястись, а там нас, за накрытым столом, уже ждут.
- Иваныч, не гони лошадей, "в натуре", дай малость постоять, курнуть на воле, 10 лет я ждал и мечтал об этом дне, - ответил ему Лёнька.
Встречавший его человек был, как говорят, - широко известной в узких кругах, фигурой. Кличка у него была, - Главбич. Познакомились они здесь, в лагере, во время совместной отсидки. Не смотря на то, что Иваныч был на 10 лет старше, они по настоящему, искренне сдружились. Вначале они долго присматривались, пока действительно, не прониклись пониманием и уважением друг к другу. Иваныч, был коренной москвич, окончил геологоразведочный институт и по распределению попал на Колыму. Отработав положенное время на одном из Магаданских геологических предприятий, его переманили в артель старателей, пообещав такую высокую зарплату в месяц, какую он и за год не получал, работая на госпредприятии. В те годы старательское движение только набирало обороты и само собой, - эта золотая лихорадка, и большие, "дурные" деньги манили, и гнали людей со всей страны на Колыму. Он много рассказывал о старательской жизни, об удачных и не удачных сезонах. Как он сам, отработав один сезон в артели, уже не мог себе представить работать где-то в другом месте. Он окончательно заразил Лёньку старательской романтикой, убедил его, что ехать домой лучше с деньгами, чем без них.