Шукшин Василий
Брат мой
Василий Шукшин
Брат мой...
В путанице ферм, кранов и тросов большой стройки де-вушка-почтальон нашла бригадира Ивана Громова. Иван, за-драв голову, кричал кому-то:
-- Смотреть надо, а не ворон считать!
Сверху что-то отвечали.
-- Слезь у меня, слезь... Я тут с тобой потолкую! -- про-ворчал Иван.
-- Вы Громов?
-- А?
-- Громов Иван Николаич?
-- Ну.
-- Телеграмма...
Иван взял телеграмму, прочитал... Посмотрел на девуш-ку, сел на груду кирпичей, вытер рукавом лоб. (Девушка, видно, знает содержание телеграммы, понимающе смотрит на бригадира, ждет с карандашиком и квитанцией, где Иван должен расписаться.) Иван еще раз прочитал телеграмму... Склонил голову на руки.
Подошли двое рабочих из бригады.
-- Что, Иван?
-- Отец помирает, -- сказал Иван, не поднимая головы.
-- Распишитесь, -- попросила девушка.
-- А?
-- За телеграмму...
Иван машинально чиркнул, куда ему показали. Девушка ушла.
-- Наука. -- Один из рабочих взял телеграмму; прочитал.
-- Семен-то... кто это?
-- Брат.
-- Нда...
Подошли еще рабочие.
-- Что?
-- Отец у Ивана помирает.
...Взвыл с надсадной тоской паровоз.
Иван в тамбуре вагона. Курит. Смотрит в окно.
...Сеня Громов, маленький, худой парень, сидел один в пустой избе, грустно и растерянно смотрел перед собой. Еще недавно на столе стоял гроб. Потом была печальная застолица... Повздыхали. Утешили как могли. Выпили за упокой души Громова Николая Сергеевича... И разошлись. Сеня остался один.
...Вошел Иван.
Сеня, увидев его, скривил рот, заморгал, поднялся на-встречу...
-- Все уж... отнесли.
Иван обнял щуплого Сеню, неумело приласкал. Тот, утк-нувшись в грудь старшего брата, молча плакал, хотел остано-виться и не мог... Досадливо морщился, вытирал рукавом глаза.
-- Ладно, перестань. Ладно, Сеня...
-- Он все ждал... кхэх... На дверь все смотрел...
-- Ладно, Сеня.
Братья не были похожи. Сеня -- поджарый, вихрастый, обычно непоседа и говорун -- выглядел сейчас много моложе своих двадцати пяти лет. Ивану -- за тридцать, среднего роста, но широк и надежен в плечах, с открытым крепким лицом, взгляд спокойный, твердый, несколько угрюмый...
-- Ладно, Сеня, ничего не сделаешь.
Сеня высморкался, вытер слезы, пошел к столу.
Иван огляделся.
-- Что же один-то?
-- А кому тут?.. Были. Посидели маленько, помянули и ушли. Вечером тетка Анисья придет, приберется.
Иван закурил, присел к столу, отодвинул локтем тарелку с кутьей. Еще раз оглянулся.
Сеня тоже сел.
-- Поглядел бы, какой он сделался последнее время -- аж просвечивал. Килограмм двадцать, наверно, осталось... А до конца в памяти был.
Иван глубоко затянулся сигаретой.
-- Может, поешь с дороги?
-- Пошли на могилу сходим.
Когда вышли из ограды, Иван оглянулся на родитель-скую избу. Она потемнела, слегка присела на один угол... Как будто и ее придавило горе. Скорбно смотрели в улицу два маленьких оконца... Тот, кто когда-то срубил ее, ушел из нее навсегда.
-- Завалится скоро, -- сказал Сеня, догадавшись, о чем думает брат. -Перебрать бы -- никак руки не доходят.
-- Тут, я погляжу, все-то не лучше.
-- А кому строиться-то? Разъехались строители... города строить.
Некоторое время шли молча.
-- Почему так пусто в деревне-то? -- спросил Иван. -- Как Мамай прошел.
-- Я ж тебе говорю...
-- Да ну, все, что ли, разъехались?
-- Много. А кто есть -- все на уборке.
-- У вас совхоз, что ли?
-- Теперь совхоз... Отделение, а центральная усадьба в Завьялове. Когда колхоз был, поживее было. И район был в Завьялове -- рядом совсем.
-- А сейчас где?
-- В Березовском.
-- А ты шоферишь все?
-- Шоферю. У нас в отделении шесть машин, я -- глав-ный.
-- Механик, что ли?
-- Старший шофер, какой механик.
Пришли на кладбище.
Остановились над свежей могилой, обнажили головы... Мир и покой царства мертвых, нездешняя какая-то тишина кладбища, руки-кресты, безмолвно воздетые к небу в неведо-мой мольбе, -- все это действует на живых извечно одинако-во: больно.
Иван стиснул зубы, стараясь побороть подступившие к горлу слезы. Сеня шаркнул ладонью по глазам.
-- Давай помянем, -- сказал он.
Он, оказывается, прихватил бутылку красного вина и рюмку. Налил брату...
Иван выпил... Помолчал. Склонился, взял горсть влаж-ной земли с могилы, размял в руке, сказал:
-- Прости, отец.
-- Уберемся с хлебом -- оградку сделаю, -- пообещал Сеня. -- И березу посажу.
Налил себе, тоже выпил.
-- Пошли, Сеня. Тяжело. Хоть по деревне пройдемся.
Обратно шли медленно.
-- У тебя в семье-то все хорошо? -- расспрашивал Сеня.
-- Нету семьи, -- неохотно ответил Иван. -- Разошлись.
-- Почему?
-- Потом...
Сеня качнул головой, но больше об этом говорить не ре-шился.
-- Поживешь здесь хоть маленько-то?
-- Некогда, Сеня.
-- Поживи, братка. А то мне одному... Хоть с недельку. А?
Иван переменил тему разговора:
-- Ты-то почему не женишься?
Сеня горестно оживился.
-- Женись... когда они, паразитки, не хочут за меня. У меня душа кипит, -- он стукнул себя в грудь сухим крепким кулач-ком, -- а им -- хаханьки. Пулей прозвали -- и довольны. А я просто энергичный. И не виноват, что не могу на месте уси-деть. Вон она -- недалеко живет, Валька-то Ковалева... По-мнишь, нет?
-- Ефима Ковалева?
-- Но.
-- Так она же вот такая была...
-- А счас под потолок вымахала. Вот люблю ее, как эту... как не знаю... Прямо задушил бы, гадину! -- Сеня говорил скоро, беспрестанно размахивая руками. -- Но я ее допеку, душа с меня вон.
-- Красивая девка?
-- На тридцать семь сантиметров выше меня. Вот здесь -- во, полна пазуха! Глаза горят, вся гладкая... Я как увижу, так полдня хвораю.
-- Выбрал бы поменьше. Куда она тебе такая?
-- Тут на принцип дело пошло. Вот тут оглобля одна рядом поселилась, на сорок три сантиметра выше меня...